Дмитрий Грунюшкин - Цветы на снегу
— Да, кажется, система Михаила Чехова.
— А там в чем изюм?
— Чехов говорит, что надо представить себя в предлагаемых обстоятельствах и действовать так, как действовал бы в них сам.
— Час от часу не легче. Мне, наверное, просто зрители мешают.
— Держи, дед, это тебе поможет! — Даша, между делом сбегавшая на чердак, бросила Кириллу Ильичу старое скукоженное пальто и древнюю кроличью шапку с местами вылезшим мехом.
— Все, ребята, — хлопнул по столу ладонью Кирилл. — Времени у нас больше нет. Придется довериться моим инстинктам и скрытому актерскому таланту. Надо ехать.
Все вышли во двор. Только тут до них стало доходить, что это не игра. То, что они собрались сделать, — это очень серьезно. И в чем-то даже опасно. Шуточки сами собой смолкли.
Кирилл выгнал на дорогу свою «Марлен».
— Она побольше, — объяснил он свой выбор. — И хотя на снегу передний привод ведет себя лучше, но я большую часть жизни провел на заднем приводе. Так что не спасую.
— А может, на двух машинах? — предложил Роман. — Я же сегодня уже ездил.
— Нет, сынок, — потрепал его по плечу Кирилл. — Это не просто поездка. Возможно, придется гнать на пределе. Тут нужен опытный гонщик.
Кирилл сел за руль, Костик прыгнул на заднее сиденье со своей аппаратурой. Роман взялся за ручку передней двери, но Даша его остановила.
— Давай, Ромка, соберись с силами. Ты это можешь сделать. И будь поосторожней. Я тебя очень люблю.
Она поцеловала мужа и подтолкнула к машине. Роман забрался в салон с приятно удивленной физиономией — Даша нечасто баловала его нежностью.
Лена взяла руки Димки в свои похолодевшие ладошки.
— Димка, ты очень смелый. Я буду тебя здесь ждать. Очень-очень.
От ее поцелуя Димка чуть не хлопнулся в обморок, но сумел собраться с силами, мужественно ей подмигнул, сел в машину и сурово скомандовал:
— Поехали!
27
Чем ближе становился Новый год, тем больше Вячеслав Геннадиевич Полухин чувствовал себя не в своей тарелке. Он с давних пор тихо ненавидел этот праздник. В этот день все должно быть особенным, не похожим на другие дни. Но все это должен сделать ты сам, ибо Дедов Морозов не существует. Если и забредет какой шальной, то это обязательно будет перепившийся «боевой» товарищ, на которого доброхоты-друзья натянут тулуп, пользуясь его немычачим состоянием, сунут под мышку мешок и дадут в напарники «светскую львицу» прямо с рабочего места на Ленинградском шоссе.
А Славе вечно было лень заниматься обустройством этого шабаша. Если ему надо было выпить — так зачем огород городить? Пошел, купил пузырь да выпил. Или в кабак загрузился. А тут эти елки, петарды, из-за которых всю предшествующую празднику неделю и две последующих Слава никак не мог забыть, что ходит в бронежилете вместо нательного белья.
С днями рождения соратников все понятно. Дал распоряжение купить подарок, зашел, поздравил, выпил — и либо ушел, либо сел дальше напиваться. А тут… Жена эта чертова закатила с утра скандал. Подавай ей, понимаешь ли, праздник. Да что ей, массовика-затейника в мужья дали? Хочешь веселиться — иди и веселись. Чего людей попусту дергать? Выгнать ее надо в ее долбаный Курск. Или Курган? Или Кокчетав? Да какая, на фиг, разница, куда хочет, пусть валит, лишь бы не доставала.
Еще в обед Слава дал наказ Марику выгулять эту стерву. Пусть мотаются, где приспичит. А сам свалил в офис, пересидеть этот безумный день в тишине. Все равно к ночи, конечно, припрутся пьяные друзья-товарищи, но хоть самое тошнотное время ожидания боя курантов он в берлоге пропрячется.
Марик, правда, сумел сбагрить ненужную ношу на кого-то из бригадной молодежи, пообещав предать бойцов китайской пытке, если чего интимное затеют с женой босса. И сейчас они с верным оруженосцем Лехой-Шубой с удовольствием нажирались в приемной, охраняя покой шефа. Какие из них будут защитнички часам к десяти вечера, если они с обеда первый пузырь откупорили? А на куранты Слава собирался их самих в охапку на свежий воздух вытаскивать.
Слава плеснул себе коньячку в стакан и посмотрел в окно, где в черном декабрьском небе то и дело взмывали огоньки пиротехники. В кармане заверещал мобильник. Слава смачно, от души выматерился. Начинается, блин! Кого-то уже проперло на поздравления, хотя до полуночи еще часа четыре, не меньше.
— Да, слушаю! — не заботясь о придании голосу заинтересованности, выдохнул он в телефон.
Трубка в ответ зашлась туберкулезным кашлем. Наконец, продохавшись, она старым сиплым голосом произнесла:
— Ну, здравствуй, Славик. Давненько не слышал я твоего голоса. Как живешь, как дышишь?
Тоску со Славика как рукой сняло. Он еще не до конца поверил, ведь звонок этого человека был таким же вероятным, как поздравление лично от президента, причем по телевизору и в прямом эфире.
— Ушам не верю, — осторожно ответил Мюллер. — Или я ошибаюсь?
— Да не ошибаешься, Слава, — засмеялась трубка. — Верно, узнал. А я уж и не чаял, думал, придется полвечера рассказывать, кто это тебя в такой час неурочный беспокоит. Ты как, сможешь сейчас со стариком пару минут побалакать али люди кругом?
— Даже если б люди кругом были, я б их, Пахом, погулять отправил. Нечасто с таким человеком поговорить удается. Да еще если он сам звонит. Только не люблю я ваших старорежимных обычаев вокруг да около крутить. Я человек конкретный. Чую, не поздравить меня звонишь, дело есть. Так давай говори, что за дело.
— Молодой ты, Славка, горячий, — расстроился Пахом. — Не понять тебе, что старику поговорить с человеком — последняя радость в жизни.
— Ой, не прибедняйся, дядя, — засмеялся Слава. Попугайчик от этого смеха проснулся и закатил истерику, будучи уверен, что сейчас его съедят живьем. — Ты еще меня переживешь.
— А вот это ты плохо сказал, — не поддержал тона Пахом. — Не стоит судьбу дразнить, не ровен час — накличешь.
— Так что за дело-то? — напомнил Слава.
— Есть одна беда, Слава, — посерьезнел Пахом. — Неладно ты одно дельце сделал, не по совести.
— Это что за новости? — напрягся Слава. — Я с твоими нигде не пересекаюсь.
— Да не с моими. Тут мы бы сами разрулили. Не те времена, чтоб стрельбу поднимать, научились полюбовно теры тереть. С простым человеком ты неладно поступил.
— С терпилой, что ли, каким? — обескураженно спросил Слава. — Давно ли ты за терпил впрягаться стал?
— Терпила тот, кто терпит, — вразумил старый вор. — А есть Люди. Ты, Славка, чем мне всегда нравился, что беспредел не чинил никогда, законы чтишь.
— Э нет, старик! — перебил его Мюллер. — Я босоту всегда уважал, но под законы ваши никогда не подписывался, даже на зоне. По совести жил, а что она с вашим законом согласуется — так то случайность. Если какой там пункт вашего кодекса нарушил — извиняй, не брал я на себя таких обязательств. А что там у нас не сошлось?
