Виктория Борисова - Бегство Короля
Он не ощущал больше тверди под ногами, просто плыл сквозь пустоту, словно рыба в мутной воде. Чувство было таким новым и странным, что колдун зажмурился снова и попытался привести мысли в порядок. Если это смерть, то почему он до сих пор чувствует свое тело? А если нет, то куда все подевалось: Синий зал, убийцы в черном, мертвые тела на полу?
— Эй, колдун!
Автар обернулся — и увидел перед собой фигуру седого старика в длинном плаще из сыромятной кожи и рогатой шапке с посохом в руке. Белоснежная борода спускалась почти до колен, но лицо гладкое, розовое, и глаза совсем молодые, с ехидным прищуром. Казалось, его нежданный собеседник не испытывал никаких неудобств от парения в пустоте, а, напротив, наслаждался им.
Автар вытер рукавом пот со лба. Последняя надежда на чудесное спасение развеялась в прах. Для человека, сожженного живьем лет двадцать назад, шаман выглядел на удивление живым и бодрым.
— Ты боишься меня? — вежливо спросил он.
Автар отрицательно покачал головой.
— Тогда почему ты молчишь? Разве в Ордене Ведающих разучились почитать старших?
Автар не ответил. Еще бы! Умирать ему как-то раньше не приходилось. И к тому же было очень обидно уходить вот так — нелепо и бессмысленно, словно крыса, загнанная в угол.
— Ты же умер! Сгорел на костре! Тебя нет! — закричал он.
Старик посмотрел на него устало и печально, как умный и взрослый человек на неразумное дитя.
— Смерти нет, — наставительно сказал он, — есть только уход и возвращение. Я был и буду всегда.
— А я? — глупо спросил Автар. Самоуверенность непрошеного наставника начала его злить.
— И ты тоже, — согласно кивнул старик, — просто до сих пор не знаешь об этом.
Автар снова промолчал. Он как-то никогда раньше не задумывался о смерти. Было всякое в его бурной и опасной жизни: схватки с драконами и оборотнями, путешествия в Запределье, когда душа на время покидает тело, чудовищно долгая и трудная зима в зачумленном городе… Даже путешествие в Селения Проклятых, которое он до сих пор не мог вспоминать без дрожи!
Но что бывает с человеком там, за чертой, из-за которой нет возврата, точно не знает никто из живущих — ни книжники, ни колдуны, ни священники в храмах. Одни описывают золотые дворцы в небесах, где праведники вкушают вечное блаженство, другие пугают страшным Тергалем — чревом земли, где горит негасимое пламя. А оказывается — есть только темнота, мерцающие разноцветные огоньки вдалеке, да еще болтливый старикан в драном плаще из сыромятной кожи.
— Что тебе нужно? — хмуро спросил Автар.
— Я хотел спасти тебя, — охотно отозвался его странный собеседник.
— Зачем? И не все ли равно, если смерти нет?
Он ответил не сразу. Долго молчал, испытующе глядя в глаза Автару, как будто прикидывал про себя — говорить или нет. Наконец, решился:
— В этом мире есть еще дело для тебя.
Автар не выдержал. В самом деле, с какой стати этот старик распоряжается им, как своей собственностью?
— Есть дело, говоришь? А почему бы тебе не выполнить его самому? И почему ты себя не уберег от костра, если уж такой мудрый и всемогущий?
На лице шамана отразилась печаль. Уголки рта опустились, глаза стали скорбными… Даже морщин как будто прибавилось.
— Я не мог спасти всех. Мог только… — голос его дрогнул, но он быстро справился с собой, — мог только остаться с ними.
— И вызвать Грозного Духа, воплотить его в единственном уцелевшем ребенке, чтобы потом было кому отомстить?
Шаман сокрушенно всплеснул руками. Автар услышал, как бубенчики на его плаще зазвенели на разные голоса.
— Разве ты не знаешь, что духами невозможно управлять? Каждый, кто утверждает обратное, — либо шарлатан, либо сумасшедший.
Автар опустил голову. Разве не он сам говорил то же самое глупому мальчишке, жаждущему приключений? Перед глазами снова встала залитая солнцем поляна у подножия Ариданского холма, пасущиеся лошади… А еще — молодые воины, что возвращались от пещеры Грозного Духа усталые и измученные, но чувствовали себя победителями. Как давно все это было! Прошло всего несколько дней, а кажется — целая жизнь.
А старик продолжал:
— Грозный Дух приходит сам, когда людские сердца переполнены злобой и страхом. Он появляется под любым обличьем — и собирает свою жатву.
— Что же ты сделал тогда там, на площади?
Шаман ответил не сразу. Он пожевал губами совсем по-старчески и тихо сказал:
— Иногда нельзя спасти жизнь обреченным. Но можно облегчить страдания.
Потом подумал и добавил:
— У меня есть особенное заклинание.
Глаза его сверкнули нехорошим блеском. Автар понял все — и отвел взгляд. Так вот почему добрым гражданам славного города Мокерата не удалось посмотреть, как вражьи отродья будут корчиться в пламени! Скорее всего, они все были мертвы еще до того, как разгорелась поленница.
Точнее — почти все.
— А как же ограбленные караваны на перевале? — хмуро спросил он. Меньше всего на свете ему хотелось бы сейчас защищать покойного вейса, но и жить в мире, где царит неоправданная жестокость, было бы совершенно невыносимо!
Шаман только рукой махнул.
— Мало победить неприятеля, всегда лучше еще и выставить его злодеем. А настоящий мотив всегда остается в тени. Знаешь ли ты, к примеру, что вейс Уатан уже отдал приказ об уничтожении Сьенны?
— Зачем? — встрепенулся Автар. Такого он точно не ожидал!
— Три дня назад рыбаки вытащили сетями трупы двух крестьянских ребятишек. На их телах — многочисленные следы от серповидных ножей, какими пользуются только Ведающие.
— Неправда! — Автар задохнулся от возмущения. — Мы никогда не делали такого! Ножи — ритуальные, ими только срезают плющ с деревьев перед праздником осеннего равноденствия!
— Знаю, знаю… Но вейс посчитал, что одного колдуна при дворе ему вполне достаточно. И Маран не будет отменять его указ — люди, которые слишком много знают, ему не нужны. Тем более что теперь, когда надвигается война, а значит — и голод. Ведающих нетрудно будет обвинить во всех бедствиях. Их будут отлавливать по дорогам, словно бешеных собак, и предавать смерти без суда и следствия. Люди быстро забудут, что вы лечили их, спасали их скотину во время коровьей чумы и заговаривали бабам родильную горячку. Для следующих поколений вы станете злодеями, практикующими человеческие жертвоприношения, сеющими зло ради самого зла.
