Разбей сердце принцессы - Моран Фэя
А вот Гай… Вернее, его глаза вновь напоминают о боли, когда-то им испытанной. Мне кажется, в этот самый момент в них собрались все страдания, пережитые человечеством.
У меня разрывается сердце.
– Прими наши соболезнования, – тихо выговаривает мама, вмиг погрустнев.
– Вижу, ты всё ещё… – Отец подбирает более подходящие слова, а затем продолжает: – Всё ещё опечален этим событием.
Гай поднимает взгляд слишком резко, и на этот раз в глазах ощущается явная агрессия. На скулах у него играют желваки, горло подрагивает от нервных глотков, кольца на пальцах издают еле слышный лязг, когда он сжимает ладонь в кулак.
– Я очень любил её, – говорит он спокойно и в какой-то степени холодно. – Она всегда была для меня чем-то большим, чем просто матерью. Я считал её примером, королевой. Когда же её у меня отняли, жизнь уже не могла быть прежней. Мои друзья вытянули меня из той ямы скорби, в которую я себя вогнал.
Друзья.
Нейт, Лэнс, Софи, Зак и, наверное, Уэйн.
Вот что, как оказывается, их так сильно связывает. А я не могла и подумать об этом.
Меня одолевает желание взять его за руку. Очень часто ведь простое человеческое прикосновение способно поддержать. Когда наступали дни, в которые мои щёки становились влажными от слёз, Ирэн и Вэнди всегда были рядом. Они обнимали, гладили меня по волосам, целовали в лоб… Утешали как могли. Правда, я никогда не знала боли, подобной той, что испытал Гай. Может быть, в таких случаях прикосновение не самое лучшее лекарство?
– Я смотрю, ты в хорошей форме. – Папа решает перевести тему, и я даже ему благодарна за это. – Тренируешься?
Гай, кажется, принимает это и не собирается больше утопать в печали о минувших днях.
– Да. Каждый день, – он кивает, делает глоток сока, и я удивляюсь тому, что он не притронулся к налитому дорогому вину. – Я считаю, человек должен следить за тем, как выглядит его тело, и за своим здоровьем.
Папа согласно кивает, нанизывая на вилку кусочек жареной индейки. Потом спрашивает:
– А знаешь ли ты, что наша девочка тоже занимается собой, подобно тебе? Полагаю, она уже поделилась этим?
Нет, я не рассказывала Гаю о том, что имею личного тренера и занимаюсь боксом в подвальном помещении дома.
Поэтому-то Гай переводит взгляд на меня, вопросительно приподняв брови. Видеть его удивлённое выражение лица даже в какой-то степени забавно из-за редкости этого явления.
Мама же в свою очередь напрягается, напоминая своим видом мне о том, что она всё ещё не одобряет подобного занятия для своей дочери.
– Каталина не говорила мне об этом, – сообщает Гай. – Разве что однажды я видел, как крепки её руки.
Он говорит о том моменте, когда я продемонстрировала своё умение подтягиваться на руках у него дома.
– Почему же ты не говорила ему о том, что занимаешься боксом и можешь одним ударом повалить любого, если захочешь? – интересуется папа.
Вероятно, потому что не могу. Я не смогла дать отпор жалкому уроду и защитить себя пару дней назад, что уж говорить о «любом»…
От смущения я не отвечаю ничего. Тело напрягается.
Надеюсь, Гай догадается, что подобная история уж точно не должна быть известна моим родителям…
– Ваша дочь не будет нуждаться в том, чтобы уметь постоять за себя, – снова заговаривает Гай, и с его губ не сходит лёгкая улыбка. – Я всегда буду рядом.
– Очень мило, – произносит мама.
Я перевожу взгляд на неё и в приятном удивлении вижу, как сияет её лицо. Да, она ведёт себя более чем сдержанно, но невозможно скрыть такие переполняющие и бьющие через край чувства.
Чует моё сердце, Гай им обоим понравился. Потому что я знаю своих родителей. Когда папа впервые услышал, как некий «друг» подъехал к дому и ожидает меня, а мама застукала меня за побегом с Гаем из дома, тогда да, была неприязнь. Определённо, это была неприязнь. Но сейчас… Они оба смотрят на парня с заметным довольством.
– Как бы ты защитил мою дочь, скажем, в недавно вставшей ситуации? – спрашивает папа, доев кусок варёного картофеля. – Я о той, что вынудила нас оставить её дома.
– Я бы забрал её с собой, – без колебаний выдаёт Гай.
И я снова чувствую эту исходящую от него холодную уверенность, эту непоколебимость, твёрдость и решительность. Я никогда раньше не встречала столь же убеждённых в своих намерениях людей. Никогда. Даже многочисленные встречи с коллегами папы и аристократические ужины у нас дома не выявили ни одного подобного человека.
Гай – диковина для меня. И, я думаю, даже для моих родителей.
– Забрал бы с собой? – переспрашивает папа, словно не расслышав, но я более чем уверена, он всё прекрасно расслышал. Взгляд его серых глаз направляется в мою сторону. Папа смотрит на меня с каким-то невидимым вопросом: – А была бы не против этого сама Лина?
Я проглатываю прожёванную виноградину и бросаю взгляд на Гая. Думать долго не приходится:
– Нет, не была бы.
Зелёные глаза сверкают в ответ. Я поддаюсь искушению взглянуть в них и снова теряюсь в этом безмятежном лесу.
– То есть вы уже хотите съехаться? – спрашивает мама. Тон её снова строгий и почти отчитывающий.
– Дочка? – папа приподнимает бровь, глядя на меня.
На меня таращатся все. Даже вошедшая горничная, явившаяся только с одной целью – убрать ненужную посуду и поставить на стол тарелки с десертом. Даже она пялится, едва уловив тему разговора. Горничные – те ещё сплетницы. Наверняка затем она выйдет и поделится новой серией их любимого сериала о событиях семьи Норвуд.
– Об этом ты говорила, когда упоминала некую свободу?
Я вообще не могу понять эмоции отца в данный момент. Он рассержен заявлением Гая или просто удивлён?
Прочистив горло, беспомощно отвечаю:
– Не совсем, конечно, но… Можно и так сказать.
Сама не ведаю, что за чушь я несу. Никогда и в мысли не приходил переезд к Гаю. Вероятно, только сейчас я вдруг осмелела, потому что просто подвернулась такая возможность.
– Ты хочешь уехать из дома, – снова заговаривает мама. Это не вопрос, а просто констатация факта. Будто она таким образом убеждается в том, что всё услышала верно.
– Не волнуйтесь, мистер и миссис Норвуд. – Гай улыбается краешком губ, та самая улыбка, которая заставляет доверять её обладателю. Необычная способность. – Я не собираюсь красть вашу дочь. И она не собирается покидать ваш дом. Вы, вероятно, неправильно поня…
– Нет, всё правильно, – перебиваю его я. – Всё правильно вы поняли. – Удивляясь непонятно откуда взявшейся смелости, как ни в чём не бывало продолжаю: – Разве у нас уже не состоялось свидание? Теперь мы вполне можем считаться настоящей парой.
Папа издаёт нервный смешок. Я впервые за долгое время вижу такое удивление на его лице.
– Ну, я согласен, – произносит он. – К тому же я уже наводил на тебя справки. Ты чист.
– Папа…
Гай усмехается, видимо, испытывая к Джереми Норвуду хорошие чувства. Вряд ли своими шутками он его оттолкнул.
– Так, значит, у вас всё настолько серьёзно? – говорит папа, а потом вдруг хитро улыбается: – Не знай я о тебе столько, сколько знаю сейчас, давно бы прогнал из своего дома и не подпускал к Лине ни на шаг, но… Знаешь, мой брат всё же работает в полиции. Прозвучит ли это неуместно или нет, я разузнал о тебе всё. Моя дочь впервые так сблизилась с парнем, что я не видел другого выхода.
Гай издаёт смешок. А вот я очень злюсь. На отца и на его прямолинейность.
– Надеюсь, я оправдал ваши ожидания? – спрашивает Гай с непринуждённым видом, словно то, что чей-то там отец копался в его жизни и информации о нём через полицию, нечто обыденное для него.
– Более чем, – папа улыбается. – По крайней мере, никаких сведений о задержании полицией или нарушении законов о тебе нет, Гай Сильва.
Я громко цокаю, дав папе понять, что невежливо и даже очень грубо такое говорить в лицо человеку. Но Гай остаётся холоден к этой информации.
– Ты выглядишь хорошим парнем и ведёшь себя соответствующе, – добавляет отец.
