Вера в сказке про любовь - Евгения Чепенко

Неделю спустя

Я прокралась на кухню и сделала то, что давно хотела сделать — налила воду в стакан. Свет отмокал в ванной с журналом, смысл большинства статей в котором я понимала с трудом и только после устного перевода их на человеческий язык. Устный перевод, к слову, у техномальчика получался неплохо. Впрочем, речь о Тёмыче.

Налила себе чаю с конфетами, как истинный охотник, заняла удобную позицию и принялась ждать. Караулить долго не понадобилось, Тём был точен, как часы. Наступил мой момент истины. По коридору прошлепали маленькие босые ступни. Мальчишка показался в проеме кухонной двери, окинул меня сонным невидящим взглядом, подошел к кувшину, взял его, на мгновение замер, рассматривая стакан, затем поставил кувшин и зашлепал на выход. Все.

Только когда его шаги стихли, я поняла, что задержала дыхание. Это со стороны кажется, будто ничего страшного в разрыве шаблона нет. Но все зависит от того, на какую ступень важности ставится этот шаблон. Все мы нервничаем, все переживаем повседневные стрессы, и все мы или перенимаем уже известные, или изобретаем новые способы справляться с этими стрессами. И в гонке за ежедневный покой сами не обращаем внимания, как обзаводимся навязчивыми маленькими и не слишком маленькими привычками. Сигареты, алкоголь, еда. Можно позаковыристее: трихотилломания, ониомания. Многие из нас в легкой форме переживают компульсивные ритуалы. Закрыв входную дверь на ключ, я дергаю ее два раза, и не потому, что не уверена, что она закрыта. Нет. Я твердо знаю, что закрыла, но мне так спокойнее — проверить. По сути, я стремлюсь предотвратить беспокойство, в котором буду пребывать вдали от квартиры, если у меня вдруг возникнет хоть грамм сомнения.

Беда в том, чтобы избавиться от успокаивающей нас привычки, придется понервничать. И вот тут как раз и прятались мои страхи по поводу Тёма. Я не знала, что именно закрывал стакан воды. Было ли это что-то незначительное или наоборот, что-то невероятно сильное? Мне повезло. Попался первый вариант. А может, привычка уже и не покрывала ничего, осталась как след.

— О чем задумалась?

Я подпрыгнула, застигнутая врасплох Пересветом. Он засмеялся, глядя, как я хватаюсь за сердце и стараюсь восстановить дыхание:

— Прости, — он опустился на колени перед моим стулом. — Наконец-то ты меня испугалась.

Замечание, хоть и сказанное со смехом, звучало странно и более чем серьезно. Я взяла себя в руки и взглянула в прищуренные ласковые глаза.

— В каком смысле?

Свет с улыбкой пожал плечами, поднялся, потрепал меня по макушке и направился в коридор:

— А мне чай нальешь? — сказал он тихо, но я услышала.

Переспрашивать, какой чай и с чем, не стала. Уже запомнила. К тому моменту, когда он вернулся одетый, на столе стояли две чашки.

— Выходил? — спросил Свет, указав на кувшин.

Я кивнула, затем, немного помедлив, добавила:

— Но стакан был полный, так что он просто посмотрел и ушел.

Свет нахмурился. От его пристального сосредоточенного взгляда стало немного не по себе, правда, ненадолго. Уже через минуту он недоверчиво улыбнулся.

— Серьезно?

Я снова кивнула, чем спровоцировала появление на свет потерянного мальчика. Он рассеянно потрепал себе волосы на затылке, покрутил чашку с чаем вокруг оси, а под конец решился показать мне свои синие глаза. И в них я без труда различила упрек.

— Не злишься? — почти шепотом задала я вопрос.

Конечно, никаких пагубных намерений с моей стороны не было. Но разве это имеет значение, когда речь идет о ребенке? Какие у меня права на Артёма? Никаких!

Свет отрицательно покачал головой и сел на соседний стул, придвинув его ко мне как можно ближе:

— Да на что. — Он опять потрепал пятерней волосы. — Я же сам разрешил.

Наверное, если бы я столько лет подряд не наблюдала, как взрослеют дети, если бы не общалась с ними, если бы не привязывалась ко многим, то просто не поняла бы эмоций Света. С одной стороны, он действительно не злился и осознанно дал мне право маневра, с другой, он не привык доверять и не обороняться. Как итог, он просто не знал, как реагировать на произошедшее.

— Через пару ночей, если не случится ничего, надо будет, наверное, кувшин убрать. Да?

Лучше думай об этом.

— Я сам, — выдал себя Свет и тут же попытался исправиться. — В смысле, с тобой его подожду.

Я кивнула.

Потом мы помолчали. Долго помолчали.

Он думал о чем-то своем, наболевшем. Это без труда читалось по его сведенным на переносице бровям, морщинкам на лбу и плотно сжатым губам. Ну, а я на всем этом суровом великолепии ловила малейшие изменения в попытке проанализировать, что же там наболело.

— Ты переедешь сюда? — вдруг повернулся ко мне Свет и прямо взглянул в глаза.

Я чего угодно ожидала, но точно не такого вопроса. Вместо слов у меня вышло многозначительное молчание, и ответный взгляд, в котором, по моим догадкам, не читалось ни единой здравой мысли. И было от чего!

Разговор такой неплохо как-то издалека начинать. Идеально начать с признания в любви, которое я, к слову, пока еще не слышала, затем плавно перейти к фразе «видеть тебя ежесекундно» и лишь затем предлагать половину своего шкафа. Вера, конечно, женщина шикарная и всепонимающая, но не настолько же всепонимающая!

Свет занервничал. Он зубы сжал, хотя взгляда не отвел, продолжая ждать ответ.

Я открыла рот, честно стараясь сымпровизировать, но у писательницы даже междометий произнести не получилось.

Чем дольше я колебалась, тем сильнее Свет напоминал каменное изваяние. В какой-то момент стало казаться, что в его теле напряжены все мышцы. Шевелиться тоже перестал, только упрямо смотрел мне в глаза. И я готова была поклясться, что он все понимает. Он знал, отчего я молчу. Знал, как именно стоило задать вопрос. Но из-за какого-то детского бессмысленного упрямства поступал ровно наоборот. И сам же страдал, осознавая, насколько мала вероятность положительного ответа.