Дочка для владельца Империи - Татьяна Тэя
Я выпрямляюсь и вхожу в гостиную, вернее, меня туда вталкивает Всеволод. Аккуратно так, но настойчиво.
- Вот это новости! – Его мать переводит взгляд на меня, там можно и без слов понять, что два и два она сложила. – А это Арина?
Она смотрит то на руку сына, то мне в лицо.
- Да, и лучше все разговоры отложить на завтра. Мы очень устали.
- Ещё чего! – возражает женщина. – А почему ты её Ульяной назвала? – обращается ко мне с лёгкой улыбкой.
- Красивое… имя, - жму плечом.
- Иди сюда, - она кивает на диван.
Я покорно подхожу и забираю у неё Ульяшу. Дочь выражает бурную радость при моём появлении. Среди непонятных мурлыканий я могу даже разобрать короткое «ма». Или мне хочется это слышать? Читала, что у детей синтез речи начинается только ближе к году, так что Ульяна ещё слишком мала для осознанного обращения.
Целую румяную щёчку и возвращаю дочь новой бабушке, у той в глазах странный голод и жадность. Ну, пусть подержит. Я ведь не могу ей это запретить.
Всеволод подзывает к себе мужчину – примерно ровесника Ульяны Дмитриевны, как он мне её представил, - и они уходят куда-то. Ульяна Дмитриевна действительно набрасывается с вопросами, они у неё вылетают один за другим. И не все я могу назвать в рамках приличия. Кажется, ей хочется знать подробности, и присутствующие в комнате люди ни капли её не смущают.
- Мама, - Вера приподнимает брови, одёргивая её. – Это некорректный вопрос!
Она как раз пытается выудить, почему мы с Севой расстались, почему она не слышала о ребёнке. В принципе, закономерно, она ведь получила уже большую внучку, пропустив первые полгода. Сева меня ни разу не упрекнул, что я лишила его возможности видеть, как рождается и растёт его ребёнок, а вот Ульяна Дмитриевна не стесняется в выражениях.
- Некорректно скрывать, - она опускает руку мне на локоть. – Арина, это претензия не к тебе, а к Севе.
- Но… я тоже ему не сказала, хотя… собиралась.
- Ну а он, узнав, мог бы сообщить всей семьей, а не малой её части, - выразительно смотрит на дочь, но у Веры сохранён покер-фейс и на провокацию она не ведётся.
- Мама, хватит мучить Арину.
Сева снова в комнате, смотрит на меня и как бы извиняется за то, что оставил меня один на один на допросе.
- Боже, никого я не мучаю. К тебе у меня будет серьёзный разговор. Очень серьёзный разговор!
Она отдаёт мне задремавшую Ульяну, но Сева перехватывает дочь и кивает, зовя меня за собой. Мы молча поднимаемся в детскую.
- Мы сами, - отпускает он Регину короткой фразой.
И действительно мы сами впервые вдвоём укладываем нашу дочь на сон.
- Голодная, скорее всего ночью проснётся, - бормочу тихонько.
- Регина её покормит.
Киваю, чувствуя лёгкую ностальгию о днях, когда Ульяша засыпала рядом и я её кормила грудью, а не смесью. Сонная, слегка раздражённая, но счастливая. Я всё-таки точно мазохист.
Всеволод гладит ручку дочери, затем подкладывает ей какого-то белоснежного зайца под бок. Она ещё не особо интересуется такими игрушками, со временем начнёт, но Сергеев уже скупил половину детского магазина. И мне немного страшного от масштабов его трат на дочь.
- Твоя мама права, - вырывается у меня.
Сева смотрит вопросительно, ожидая продолжения. Его мать много чего сказала, видимо, хочет уточнить, в чём конкретно она была права.
- Мне стоило рассказать тебе об Ульяне сразу. Стоило попросить Арсения поговорить с тобой. Стоило настоять, чтобы он обязательно это сделал.
Сева глубоко вздыхает, на его лице странное выражение.
- Мне тоже много чего стоило и много чего не стоило делать.
Это внезапное признание, и я не ожидаю, что Сергеев может считать, что ошибался. Кажется, что он всегда прав. По его мнению, конечно.
Мы делаем шаг в направлении друг друга, и наши ладони, лежащие на спинке кроватки, совсем рядом друг к другу. Даже чувствую тепло его кожи.
Я смотрю на Всеволода. Он на меня. Губы. Нос. Глаза. Тёмное пламя в их глубине. И снова губы. Взгляд скачет туда-сюда. Это морок какой-то. Наваждение. Между нами искры. Неужели я одна чувствую это? Силу притяжения, которая с каждой минутой становится лишь интенсивнее. Меня влечёт к нему. Ничего не пропало. Стало лишь ещё сильнее.
Мне кажется, Сева уже готов наклониться и стать ближе ко мне, но он внезапно отстраняется. Между его бровей морщинка.
А мне хочется топнуть. Топнуть и сказать, что он готов уделять внимание кому угодно – Вике, Анне, другим женщинам, - но только не мне.
«Разве? - просыпается внутренний голос. – Разве он не внимателен?»
Но мне нужна забота другого рода. Очень нужна. Так, что в груди всё давит и болит.
Кажется, Сева что-то читает по моему лицу, да это и несложно, в общем-то. Потому что качает головой и говорит тихое «нет».
Рот приоткрывается, желая выдать в ответ «почему?», но также быстро захлопывается.
Я разворачиваюсь и иду к себе, предпочитая сбежать, чем оставаться в этой неуютной тишине.
Вниз я не спускаюсь, предпочитая промучиться час в тишине спальни, прежде чем приходит сон. Неглубокий. Неясный. Туманный.
Сон, сквозь который я слышу, как приоткрывается дверь в комнату. Разлепляю веки и вижу мужской силуэт на пороге.
- У тебя что, привычка приходить ко мне по ночам? – шепчу довольно громко.
Сева наклоняет голову, вижу, как его тень проводит пятернёй по волосам, слышу, как он вздыхает.
Раньше он тоже приходил, но совершенно с другой целью. Навряд ли будет повторение. В голове крутятся слова матери, что я должна сделать первый шаг. Должна думать о будущем: своём и дочери. Но дело в том, что я не понимаю, как подступиться к этому айсбергу.
- Не знаю, Арина, - наконец, говорит Сева. – Сначала заходил, чтобы проверить, всё ли у тебя в порядке, - вдруг признаётся он. – Врач говорил, что ты стабильна, но надо контролировать состояние, пока травма головы ещё была свежа.
«Он всего лишь мужчина», - звучит в сознании голос Веры.
И я приподнимаюсь на локте, и движение это – будто позывной для Севы. Он заходит в спальню, тихонько прикрывая за собой дверь.
Провожу ладонью по свободному
