Неприличное предложение - Елена Лабрус
— А куда он? — спросила я Платона уже в машине, листая журнал какой-то авиакомпании, что, видимо, раздают в самолётах.
— Домой.
— Серьёзно? — подняла я глаза, перестав бездумно перелистывать страницы. — У Гриши есть дом?
— Дом он там, где любимая женщина. Та, что мы зовём своей, вопреки всему. В его случае одна и на всю жизнь. А любя, не отрекаются, — улыбнулся мне Прегер. — Но боюсь, просто ему не будет.
— А когда ему было просто, — пожала я плечами, поражённая в самое сердце, что Повелитель оргазмов однолюб и замерла, увидев на странице знакомый почерк.
Затаив дыхание, я подняла журнал к глазам:
«Не знаю, зачем я это пишу.
Но перелёт такой долгий, а тут только этот журнал и ручка…
Помнишь, Хвостик, ты сказала выбирать счастье. Я тогда подумал, знаешь, если бы у меня действительно был выбор, если бы кто-то вдруг предложил мне начать всё сначала и переписать жизнь с чистого листа… я бы начал.
Но в этой «первой» жизни изменил бы всего одну вещь. Когда ты предложила мне… ну ты помнишь своё неприличное предложение… я бы сказал: «Да».
Вот, собственно, и всё, что я хотел тебе написать.
Да, ещё, что всё ещё люблю тебя. И что любовь она… дольше жизни.
Твой (без прозвища)».
Я перевернула страницу.
Журнал был за октябрь…
Мы не знаем зачем принимаем те или иные решения.
Иногда нас к ним подталкивают и у нас не остаётся выбора.
Иногда делаем то, что никто не понимает, и только мы уверены, что это правильно.
Мы не знаем почему. Мы не знаем зачем…
Но чтобы не ошибиться, какие бы неприличные предложения ни делала судьба — принимаете!
Ведь жизнь продолжается…
Вместо послесловия
Три месяца назад…
— Ну слава богу! — выдохнул Селиванов, когда веки парня дрогнули и он открыл глаза.
Пусть ещё невидяще смотрел перед собой в пустоту, и вряд ли понимал кто он и где, но был жив и пришёл в себя после трёх недель в отключке — это главное.
— М-м-м, — застонал Илья, пытаясь пошевелиться, но тугие бинты ему не позволили.
— Ну и напугал ты меня, амиго, — покачал головой Григорий, глядя на его мучения. Он был совсем не уверен, что обойдётся без последствий — всё же тот хорошо приложился о камни. Но могло быть хуже. Так сказал брат Джон. А эти госпитальеры, потому испокон веков так и зовут свой рыцарский орден, что умеют врачевать.
Пусть нырнул за Ильёй Гриша сам и на берег под проливным дождём выволок сам, намучился, но выволок — это убежище, уход и другие услуги, о которых пока знали только они вдвоём, предоставил именно престарелый рыцарь Мальтийского ордена.
— Шестёрка Прегера?! — прозвучал слабый голос.
— С возвращением, Лейкин! — хмыкнул тот.
— Рита, — скривился он. Попытался поднять правую руку, но не смог, потрогал повязку на лбу левой.
— И память тебе, вижу, не отшибло. Что тоже хорошо. Я в курсе, что это была она. И я пока за ней присматриваю. До твоего решения.
— Она наняла киллера. Для Прегера, — прохрипел он.
— А, ты об этом! Да жив он, жив твой Прегер. Пуля попала в руку. До свадьбы заживёт.
Илья болезненно скривился.
— Прости, что по больному, — усмехнулся Селиванов. — Но я же не сказал чьей свадьбы.
— До какого решения? — снова не разочаровал Гришу пацан, хотя вид у него был такой, словно сейчас блеванёт. На этот случай Селиванов уже запасся какой-то пластиковой миской. Но пока за ней тянулся, парень справился с приступом тошноты и Гриша, подумав, протянул ему стакан воды.
Помог сделать пару маленьких глотков, приподняв. Уложил обратно. И потом только ответил.
— Сдадим её нашим властям и посадим за покушение на Прегера или отправим на корм рыбам? Говорят, Мальтийское побережье славится своими белыми акулами…
— Пусть живёт, — прохрипел Илья.
— Тебе она такого шанса не дала, — прищурился Селиванов.
— Поэтому я и не она, — выдохнул он уверенно.
— Как скажешь, — легко согласился Гриша. — А сейчас забудем о ней. И вернёмся к тебе. Знаешь ли ты, Илья Лейкин, что в той каменной заднице, куда ты свергся с высоты нескольких десятков метров, есть только одно место, где можно было не сломать шею и не отбить себе весь ливер на котлеты? Узкая и глубокая щель между двумя прибрежными валунами. И ты, красавчик, угодил именно в неё. Вот брат Джон не даст соврать, — повернулся он к вошедшему и тихо вставшему у стены рыцарю.
— Мне надо по этому поводу поставить кому-нибудь свечку? — прохрипел Илья.
— Не богохульствуй, брат мой, — скривился Селиванов, пользуясь тем, что брат Джон не понимает русский и особо не миндальничая. — Но я думаю, это всё же знак. Или повод. Начать всё сначала.
— В каком смысле? — взгляд мальчишки стал осмысленным, серьёзным.
— В самом прямом, мучачо. Думаю, Илье Лейкину надо умереть.
— ?…
— Да не смотри ты на меня так! Я не сошёл с ума, — в пропотевшей насквозь рубашке, стоявшей на нём колом от пота и морской воды, как на старом пирате — несколько недель ухаживать за бредящим пацаном, практически не отходя, это вам не барышень катать на колесе обозрения, — он потянулся за бутылкой местного крепкого вина. Отхлебнул и плеснул в стакан для Ильи. — На-ка вот, держи! Нельзя такие новости сообщать на трезвую голову.
Тот по привычке снова попробовал протянуть правую руку, но быстро сообразил, что не может, и сжал стакан левой. Селиванов ждал пока глотнёт. Скривился вместе с ним, когда Илья закашлялся, и, кажется, даже услышал хруст его потрёпанных рёбер.
Ему, конечно, показалось. Рёбра его уже срослись. А парень сморщился и снова справился, и с болью, и со стаканом, и с обжигающим с непривычки горло терпким вином.
— Ну вот, а теперь поговорим по-мужски, — сделал ещё глоток Селиванов и отставил бутылку. — Твоя девушка с Прегером.
— Не новость. Мы расстались.
— Не перебивай. Я просто перечисляю, что в старой жизни тебя больше ничего не держит. А, собственно, что тут перечислять, — взмахнул он бутылкой. — Семьи у тебя нет. Имущества нет. Друзей нет. Любимая девушка с другим. Зато есть хвост проблем, сомнительная репутация трахателя старух и мальчика по вызову, куча долгов, разбитое сердце и непосильное бремя…
— Ну кто-то же его должен нести, — хмыкнул Илья.
— Если ты сейчас про мать, то о ней не волнуйся. О ней позаботится Прегер. Да ей и самой пора уже научиться
