Другие Мы - Елена Сокол
– Потому, что ненависть не противоположна любви. На обратном полюсе от любви находится равнодушие. «Жив или мертв, да мне все равно» – вот, что бывает, когда человек разлюбил. А ненависть это совсем другое, это признак сильного неравнодушия к тому, к кому ты ее испытываешь.
– О чем это ты? – Я опять сажусь.
– Обида, агрессия, боль. Все, в чем можно зависнуть на годы. – С ухмылкой поясняет мне Дин. – Если гнев требует немедленного выхода, то ненависть копится в душе, будто яд, и медленно отравляет. Ваши с Люси отношения не были завершены, партия была не доиграна. И любовь – она тоже не закончилась.
– Думаешь… – Хмурюсь я, закусывая губу.
– Гештальт не закрыт. – Усмехается он. – Как модно было говорить пару лет назад.
– Считаешь, я все еще люблю ее?
– А она тебя. – Пожимает плечами мой двойник. – По крайней мере, так это и выглядит. Вы оба не смирились с тем, что произошло между вами.
– А что произошло? – Вспыхиваю я. – Как будто ты знаешь!
– Люси рассказала Люси, а та мне. – Он подходит ближе и садится на край постели. – Не забывай, что я это ты, а, значит, понимаю, о чем речь. Я был там. Вселенная копировалась именно в тот момент, когда вы позволили вас разлучить – это и был переломный момент «х». Мы же с моей Люси позволили друг другу объясниться, и это предопределило другой путь для нас двоих. И для всего нового мира в целом.
– Я это ты. Люси это Люси. Пути. Фигня какая-то! – Вспыхиваю я.
– Вот оно. – Кивает мой двойник. – Нужно было сразу использовать более рациональный язык – гнев. Катализатор мгновенных действий. А вы выбрали обиду – та всегда порождает ненависть.
– Не пытайся меня анализировать. – Бросаю я, вскакивая с кровати. – Ты меня не знаешь!
– Вам с Люси просто нужно поговорить.
– Да все хорошо у нас с Люси! – Понизив голос, чтобы нас не услышали, рычу я. – Мы вон, целовались вчера! И позавчера!
Дин удивленно вскидывает брови, затем улыбается:
– Тогда, тем более, надо поговорить, иначе старые проблемы все равно потом вылезут…
– Слушай, я тебя психологом не нанимал! – Раздраженно бросаю я.
– Просто я знаю эти чувства. – Мягко объясняет Дин. – Я люблю Люси. По-настоящему. И не хочу причинять ей боль. Думаю, ты чувствуешь то же самое, потому что, по сути, мы это вы. И, может, копированная вселенная – именно ваша.
– Хочешь сказать, вы – оригиналы, а мы так – ваши копии? – Усмехаюсь я.
– Хочу сказать, что понимаю твои чувства. И что ты должен быть внимательнее к Люси. Просто проанализируй, как повернулась ее жизнь в вашем…
– А, может, мне плевать на нее? Может, мне на всех плевать?! – Выпаливаю я.
И осекаюсь.
Это ведь все из желания делать всем наперекор. Я жил так все последние годы – плыл против течения, поступал всем назло, хотел, чтобы из-за моих поступков все вокруг страдали. Очень трудно вот так разом сойти с привычных рельсов.
И мне приходится сделать серию глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. В этом смысле мой двойник выглядит гораздо мудрее и взрослее меня: он живет и разговаривает так, будто точно знает, чего хочет от жизни. А я сильнее физически, но постоянно ощущаю себя злым и потерянным мальчишкой. Почему так происходит?
– Тебе лучше остаться сегодня дома. – Говорит Дин. – Мы с Новиковым проведем оставшиеся эксперименты и подготовим машину к завтрашнему дню.
– Жду не дождусь, чтобы свалить отсюда! – Отворачиваюсь я.
– Выйду через черный ход. – Произносит он, надевая рюкзак.
– Счастливо!
– Мама в гостиной. – Замечает Дин.
– Зачем ты это мне говоришь? – Рявкаю я.
– За тем, что тебе это нужно. – Произносит он и, немного помедлив, выходит.
Я злюсь. Он прав, и это бесит еще сильнее. Я злюсь на него, а, значит, одновременно и на себя. Дин прав во всем: за то время, что мы с Люси здесь, я так и не решился встретиться с мамой лицом к лицу. Хотя, мне это очень нужно. Мне не хватает духа подойти к ней, и приходится маскировать это злостью и обидой. Я ужасно соскучился по ней.
А еще я трус.
Спустя полчаса, я с замирающим сердцем покидаю комнату и спускаюсь вниз. Едва я вижу фигуру матери, сидящей на диване, внутри у меня все обдирает наждаком. У ее ног на полу Крис возится с крупным пазлом: с интересом придвигает детальки друг к другу, пробуя и так, и эдак. Она смотрит на него с умилением, что-то подсказывает.
Я замираю на верхней ступени широкой лестницы, боясь разрушить эту идиллию. Мне хочется развернуться и убежать назад, ведь это тот момент, которого я боялся все эти годы. Я ощущал себя покинутым и ненужным, и мне не хотелось ничего менять. Я буквально упивался своими страданиями, точно последний дурак.
– Ди-и-ин! – Вдруг обнаруживает мое присутствие Крис.
Братик поднимается с пола и бежит ко мне, и мама поднимает на меня взгляд. Мне приходится спуститься и взять на руки Криса, и только, спустя мгновение, когда мать быстрым неуклюжим движением смахивает слезу, я замечаю, как красны ее глаза.
– Что делаешь? – Спрашиваю у Кристиана. – Собираешь пазл?
– Да! Тут зайка и олень! – Гордо выдает он.
Я опускаю его обратно на пол, и малыш бежит собирать пазл, а сам поворачиваюсь к маме. Она нацепляет на лицо беззаботную улыбку, но у нее плохо получается скрывать волнение. Попытки притворяться счастливой в моем мире, помнится, превращали ее глаза в машины для поливки газонов – чем больше она старалась улыбаться, тем сильнее потом рыдала. Здесь, похоже, происходит то же самое.
– Мам?
– Привет, дорогой. – Она стучит ладонью по дивану, приглашая меня присесть.
И я замечаю синяки на ее запястье: рядом с браслетом от часов. Точно такие же часы, только сломанные, лежат в моем кармане.
– Что случилось? – Спрашиваю я, опускаясь на диван. И, кажется, вовремя: мои ноги слабеют и уже не держат меня. – Что это, мама? – аккуратно, чтобы не причинить боль, беру ее за руку.
