Его одержимость - Полина Довлатова
Когда они поженились, отчим потребовал, чтобы мы обе взяли его фамилию, поэтому из Валерии Куликовой я превратилась в Валерию Миронову.
Я ненавидела эту фамилию всей душой. Казалось, от того, что я её ношу, я становлюсь грязной. Это гадливое чувство преследовало меня все три года, что они с мамой были в браке.
А ещё больше я ненавидела то, что мама называла Миронова моим папой. Меня передёргивало каждый раз, когда я это слышала. Пару раз я даже осмелилась сказать маме, что не хочу его так называть. Что считаю это предательством по отношению к моему настоящему отцу. Но она была непреклонна.
Она создала вокруг себя иллюзию идеальной семьи и жила в ней, свято веря в её правдивость. Иногда мне даже казалось, что на самом деле она догадывалась о домогательствах её мужа ко мне. Но предпочитала делать вид, что ничего не происходит. Так ей было проще. Закрыть на всё глаза, жить в своих мечтах и не ломать свой хрупкий иллюзорный мир.
И я потакала ей в этом. Это была самая большая ошибка в моей жизни. Но я не могла иначе. Моя мать была единственным близким мне человеком. У меня не было никого, кроме неё. Я просто не могла взять на себя ответственность разрушить её жизнь. И… на самом деле, наверно я боялась, что мама мне не поверит, или, если она знала всё итак, то могла просто сделать вид, что этого нет. А меня бы она возненавидела, вот и всё. И я бы её потеряла. Я не могла её потерять…
Сейчас я вижу своё прошлое настолько ясно, что мне с трудом верится, что недавно я не знала даже собственного имени. Я помню абсолютно всё. И Костю я тоже вспомнила.
На день рождения мы всё-таки пошли в тот ресторан. Миронов настоял на этом. Я видела там Чернова мельком. Мне даже кажется, что вначале я почувствовала его взгляд на себе, а потом уже увидела его самого.
Он сидел за тем же столиком, за которым мы с ним сидели в день похорон. И смотрел на меня. Я тогда уже была сильно зашугана приставаниями отчима и очень сильно испугалась. Да и вообще первое впечатление Костя производит довольно устрашающее. Высокий, раскачанный, огромный как гризли. С необычными глазами и жёсткими чертами лица.
Он не подходил ко мне в тот день. Только смотрел. Но через несколько дней после моего дня рождения курьер прислал мне тот кулон с ангелочком на маленькой золотой цепочке. Я тогда не знала от кого этот подарок. Но кулон мне очень понравился. Помню, что я тогда сама себе внушила, что он будет моим ангелом хранителем. Мне тогда очень нужен был кто-то, кто мог бы дать мне ощущение защиты…
Но отчим, очевидно, уже знал от кого мог прийти такой подарок, потому что когда он его на мне увидел, он сорвал его с моей шеи. Дёрнул так сильно, что на ней остались красные отметины.
Теперь понятно, почему в моём воспоминании об их с Костей разговоре Миронов кидал ему кулон с порванной цепочкой.
И теперь, когда я помню, каким страшным человеком был Павел Миронов, я понимаю, что он никогда не отдал бы ему меня по доброй воле. Он маниакально хотел меня себе. Я думаю, что если бы не авария, и внезапное появление Чернова в нашей жизни, не прошло бы и недели, и отчим довёл бы начатое до конца.
Но и Костю я тоже на тот момент очень сильно боялась. Потому что, когда уже стало известно о том, что Чернов хочет меня забрать, отчим стал внушать мне, что Костя ещё страшнее. Что он будет пользоваться мной как вещью. Что он жестокий, кровожадный, связан с криминалом, не гнушается никакими методами. Что он будет насиловать меня и издеваться.
И я поверила. Потому что к тому моменту любой мужчина уже заведомо вызывал во мне страх. А мужчина, который проявляет ко мне интерес, пугал вдвойне.
И я думаю, что для Миронова было также делом принципа не отдавать меня другому. Он был последней сволочью на земле, но не был трусом. Поэтому на угрозы Кости не поддавался. Хотел меня настолько, что даже помощь по спасению бизнеса его не прельстила.
Миронов пустил по городу слух, что вывез меня в другой город, и, видимо, рассчитывал, что пока Костя будет искать место, в котором меня спрятали, мы вместе успеем уехать…
— Ну что, вспомнила? — подняв голову вверх, смотрю в ухмыляющееся лицо Осипова. — Вижу, что вспомнила. Вот видишь, Лера. Я же сказал, что ты должна быть мне благодарна. Я спас тебя от насильника. Подарил авансом несколько недель счастливой беззаботной жизни. А теперь пришло время вернуть мне долг.
Виктор разворачивается ко мне спиной и нажимает на кнопку на ключах. Открывает багажник джипа и, достав оттуда лопату и пистолет, поворачивается ко мне лицом, наводя на меня оружие.
— Прости, Киска. Здесь нет ничего личного, правда, — медленно сокращает между нами расстояние. — На самом деле мне всегда было жаль тебя. Миронов был тем ещё ублюдком. Представляю, как ты от него натерпелась. Но зато теперь твои мучения закончатся. Пойми, Киска, иначе никак. Я слишком много сделал для того, чтобы завод перешёл в мои руки. И не могу пустить всё под откос из-за какой-то девки, пусть даже такой хорошенькой.
После этих слов мужчина замолкает. Я слышу щелчок снимаемого с предохранителя пистолета, и зажмуриваюсь. Потому что смотреть в глаза смерти слишком страшно.
Я больше не плачу. Сил не остаётся. Но тянусь рукой к карману куртки и сжимаю в ладони ангелочка, которого подарил мне Костя. Потому что я хочу, чтобы мой ангел хранитель был рядом со мной, когда меня не станет.
Глава 40
Костя
Расталкивая прохожих,
