Киран Крамер - Будь со мною нежен
Сияя своей белизной, пустой лист издевался над ней.
Тру заморгала и огляделась. Ее студия была просто старым чердаком со всем тем хламом, что остался от старой леди – тетушки отца Хони. И с никуда не годными работами женщины, которая живет в постоянном сомнении и страхе.
Взяв чистый лист, Тру скомкала его. Чем больше она работает, тем сильнее становится ее страх. Что-то идет не так? Она с силой швырнула бумажный комок, но, увы, это не принесло ей удовлетворения. Тогда, разозлившись, Тру запустила в стену стакан с карандашами. Отскочив от стены, он ударился об пол, и карандаши раскатились в разные стороны.
Перебирая рисунки, она увидела всю свою жизнь: растерянность, злость, сомнения, страх.
Но ведь была же и красота! Когда же Тру сможет увидеть ее? А где гармония? А счастье? Где все это? Где праздник? Где покой?
В доме стояла мертвая тишина. Ни шороха, ни звука… сама не зная почему, она раскрыла полочки отцовской рубашки и посмотрела на свою грудь. Нет, и эта красота не нужна никому. Она жаждала прикосновений…
Но стоило ей подумать о Дабзе, и желание ушло.
«Все потому, что ты испытываешь стресс», – сказала себе Тру.
Но… стоило ей подумать о Харрисоне, и тело вмиг ожило. Она должна посмотреть правде в глаза. Она хочет его. Только его.
«Что ж, присоединяйся к клубу его фанатов, – сказала бы Кармела. – Добро пожаловать в международный фан-клуб Харрисона Гембла!»
Тру подняла с пола первый попавшийся карандаш – красный, – вернулась к этюднику и провела несколько линий и рельефных дуг. Идея расцветала в ее голове. Все сошлось, но не как кусочки пазла, а как один беспрерывный поток, который она всегда ощущала, когда смотрела на ряды помидоров и ягод, на зелень листвы, на садовые сабо, в беспорядке валявшиеся между грядками, словно миниатюрные абстрактные скульптуры… Фантазия работала, подгоняя ее, и Тру уже не могла остановиться…
Бессмысленно? Возможно. Но такая гармония.
Это был коллаж о них с Харрисоном, о том, как они занимались любовью в воде. Ее лифчик, уплывающий в темно-зеленую глубину залива…
Это мог бы быть коллаж к торжественному событию, если бы…
Но злость все еще не уходила… Рука двигалась медленнее, затем замерла, и Тру сокрушенно покачала головой. Нет, никогда не будет этого торжества, потому что у этой истории не может быть счастливого конца.
Дверь чердака открылась без скрипа, с лестницы пахнуло прохладой.
Тру не испугалась, понимая, что это никакой не маньяк: собаки подняли бы лай, – нет, кто-то поднялся снизу. Скорее всего Уизи. Почему-то ее совсем не удивило, когда оказалось, что это Харрисон, в футболке с надписью «Инспектор женского тела» и длинных трусах-боксерах, со всклокоченными волосами невероятно привлекательный.
– Ты чего шумишь? Всех перебудишь, – сказал он будничным спокойным тоном.
Она прижала палец к губам, призывая его к тишине, хотя пару минут назад сама швырялась карандашами. Зачем? На этот вопрос не было ответа.
– Сейчас четыре утра. – Он зевнул и потянулся. Футболка приподнялась, открывая мускулистый живот, а боксеры натянулись в определенном месте. – Ты не хочешь собрать карандаши и пойти поспать?
Мерси. Да и как можно устоять рядом с таким обаятельным мужчиной? Жар заливал низ живота.
– Нет, они преграждают путь нежелательным посетителям. Пройди через них, если сможешь.
Что Харрисон и сделал не моргнув глазом, с интересом оглядываясь по сторонам.
Тру была удивлена и шокирована, не в состоянии понять, почему ее не возмущает его бесцеремонное вторжение в ее личное пространство, в ее тайное убежище. Казалось, оно целиком и полностью принадлежит ей. Впрочем, когда они были детьми, он тоже показал ей свое убежище – беседку, увитую жимолостью. А может, она просто бесконечно рада видеть его?
Надо признаться, так и было.
Сейчас, когда он стоял в нескольких шагах от нее, Тру кивнула на его футболку.
– Это из «Гудвилла»?
– Угу. – Он опустил глаза на надпись. – Я раньше всегда там что-то покупал. Так что это дар прошлому.
– Ты услышал шум и проснулся?
– Ну да. Я лежал и думал: может, в дом забрался енот или крыса шурует на чердаке, – но затем услышал скрип половиц. Пришлось проверить, хотя в темноте никак не мог найти нужную дверь. Потом увидел свет и понял, что это ты или Уизи, и решил подняться. Слава богу, не крыса, а то я заорал бы на весь дом.
– Не выдумывай: никогда не поверю, что ты боишься крыс, – улыбнулась Тру. – Ты не раз вытаскивал змей из-под сгнивших бревен, а как-то раз, я помню, съел паука.
– Да, было дело. Я и к крокодилам присматривался, но к тому времени последний сдох, и я потерял всякий интерес.
Харрисон всегда умел поднять настроение, только сейчас почему-то не хотелось смеяться.
Чердак, ночь, тишина в доме и он рядом. Все это было так интимно.
– Это комната Хони, – помолчав, пояснила Тру. – Я превратила ее в студию.
– Здорово.
Нет, не здорово. Ведь завтра его здесь не будет.
– Почему я не знал, что ты рисуешь?
Он почесал поросшую щетиной щеку и зевнул, что было бы не очень вежливо, если бы не четыре утра. В это время вступают в силу другие правила. Тру понравилось то, что она почувствовала, и тут же пришла мысль: «Зверь». И втайне ей захотелось, чтобы этот зверь напал на нее.
– Я никому не рассказывала, только Уизи и Гейдж в курсе.
– А Дабз?
Она пожала плечами и отвернулась.
– Нет.
Харрисон подошел к окну.
– Какая большая луна.
– Красиво, правда?
Он повернулся к ней, но лицо его оставалось в тени.
– Потрясающая луна. Я помню, такая же была в ту ночь. Я узнал ее.
В ту ночь, когда они потеряли невинность и объяснились друг другу в любви.
Тру прижала руки к груди.
– Да, это особенная луна.
Харрисон устремил взгляд в небеса, и его строгий мужественный профиль был профилем воина-сиви, завоевателя мира.
Все принадлежит ему.
Они наблюдали за облаками, медленно надвигавшимися на диск луны. В последний раз они были вдвоем. Старые друзья. Старые влюбленные. В последний раз они находились в этом волшебном месте.
– Я буду скучать по тебе, – прошептала Тру. – Десять лет я не знала, куда деться от стыда. Я была так виновата перед тобой, что, с одной стороны, хотела увидеть, а с другой – боялась этой встречи. Меня одолевал стыд. Ты приехал за мной на следующий день после выпускного, а я предала тебя.
– Нет, не предала. – Он повернулся к ней лицом. – Это я загнал тебя в угол. Сейчас я стал умнее и понял, что это не тот путь, чтобы обрести любовь или быть любимым.
– Мы были детьми.
– Да, – согласился Харрисон, большим пальцем вытирая слезу на ее щеке.
Она шагнула к нему, и он раскрыл объятия.
