Саманта Тоул - Излечи меня (ЛП)

Его женщина. Кажется, хороший знак.

 Его теплые глаза, наполненные испытываемыми ко мне чувствами, смотрят прямо в мои.

Я опускаю голову и приближаю свое лицо к его.

— Она этого хочет, — бормочу я.

Его зрачки расширяются, глаза темнеют от желания.

— Дозер, на самом деле, может еще подождать, — руками он скользит вниз по моей спине и просовывает ладонь между нашими телами, проникая в меня пальцем.

— О, Боже, — выдыхаю я. Своим бедром я ощущаю, как он твердеет.

— Малышка, ты уже такая… влажная… — стонет он.

— Это все ты… вот, что ты делаешь со мной…

— И я планирую сделать намного больше, — обещает он, прежде чем обхватить своими губами мой рот.

***

После занятия любовью Джордан наконец отступает и идет кормить Дозера.

Я нахожу свои трусики и надеваю их под одну из футболок Джордана, которую беру в его шкафу. Она велика мне и доходит до коленей.

Я осматриваю его комнату, смотрю на карту мира, которую он повесил на стену. На ней под нарисованной линией приколоты булавки, обозначающие все места, в которых он был. Последняя булавка на Тайланде, но дальше линия идет в Индию через Непал, потом пересекает Китай в Гонконге, затем идет вверх на Шанхай и, наконец, заканчивается в Японии. Я думаю, это те места, куда бы он отправился, если бы его поездка не закончилась так рано.

Я смотрю на приколотые фото к карте. На них Джордан с друзьями в разных местах.

Он выглядит счастливым, его глаза сияют.

На его лице отражаются веселье и жажда приключений. Тогда он не знал, что будет дальше, отчего мое сердце разрывается.

Под картой стоит его стол. На нем лежат несколько фото в рамке.

Одна с темноволосой женщиной, счастливо улыбающейся в камеру. Должно быть, она — мама Джордана? Я поднимаю это фото и рассматриваю. Она очень молодая, наверное, моего возраста, и очень милая. Ее глаза такого же цвета, как и глаза Джордана.

Эту фотографию я кладу обратно на стол и поднимаю следующую. Здесь уже маленький Джордан, ему четыре-пять лет. Мужчина — скорее всего, его отец, потому что очень похож на нынешнего Джордана — держит его за руку. Рядом с отцом стоит маленькая блондинка. Она по-настоящему красива. Скорее всего, она — мама Джордана. На первой фотографии, должно быть, его тетя или кто-то другой.

Я как раз собираюсь поставить фото на место, когда Джордан возвращается с подносом, на котором лежат кексы и два стакана кофе.

Может ли существовать кто-то идеальнее? Я все еще ожидаю, что проснусь и обнаружу себя в том мотеле рядом с Бостоном.

Он ставит поднос на стол, его руки обвивают мою талию сзади, а щекой он упирается в мой затылок.

— Это мои мама и папа, — показывает он на ту фотографию, на которую я смотрела.

— Твоя мама красивая, Джордан.

— Да, такой она была. Ты немного напоминаешь мне ее.

— Правда? — улыбаюсь я.

— Ага, она всегда говорила не думая.

— Эй! — восклицаю я, ущипнув его.

— Эй! Хватит уже! — смеется он, корчась сзади меня, — я, блин, боюсь щекотки!

Я наклоняю голову, смотря на него:

 — Хм… я этого не знала.

Он, сузив глаза, смотрит на меня.

— Ага, я не сказал тебе из-за тех мыслей, что сейчас у тебя в голове. Поэтому не вздумай опять меня щекотать.

— Как будто бы я могу такое сделать, — мило улыбаюсь я.

Он качает головой и быстро целует меня в губы. Я снова поднимаю фото и изучаю его.

— Ты выглядишь как твой папа.

— Ага, он был красавчиком, когда был моложе.

Качая головой, я смеюсь и кладу фото на место.

— А это кто? — я указываю на фотографию темноволосой женщины.

Джордан ослабляет хватку руки и поднимает рамку.

— Эбби… моя настоящая мама.

Удивившись, я поворачиваюсь к нему.

Он встречает мой взгляд.

— Она умерла при родах. Диагноз — разрыв сердца, а сердце сдалось, пока доставляли другое. Она умерла почти сразу после моего рождения.

Мои глаза наполняются слезами.

Боже, он так многое потерял. Две мамы.

Я поднимаю руку и дотрагиваюсь до его лица.

— Мне жаль.

Он ставит фотографию на место.

— Все нормально. Я никогда не знал ее, из-за чего достаточно трудно ощутить потерю. Но папа рассказывал мне о ней в детстве, и у меня есть фото.

— А женщина, которую ты зовешь мамой?

— Белла. Она была возлюбленной отца в юности. Потом она поступила в колледж, и они расстались. Примерно тогда же он встретил Эбби, а потом появился я. После смерти Эбби папа в одиночку меня растил, разве что бабушка помогала. Белла вернулась к нему, когда мне было три или четыре. Они снова сошлись, и она уже растила меня как своего.

— Они никогда не хотели завести других детей? — спросила я.

На его лице возникает странное выражение, словно он никогда об этом не задумывался. Он поджимает губы.

— Нет, не думаю. У них уже был идеальный ребенок — я, о чем им еще было мечтать?

Я закатываю глаза и смеюсь.

— Точно.

Хихикая, он двигается позади меня и шлепает по попе.

— Пошли, надо поесть, прежде чем плоды моего тяжкого труда остынут.

Мы садимся за стол. Джордан пододвигает ко мне стул, а свой двигает к моему, чтобы сесть ближе. Я неосознанно подтягиваю под себя ноги. По-прежнему прикрываю шрамы, несмотря на то, что он знает, где они и как я их получила.

 Рассказав Джордану про Оливера, я словно открыла дверь в темную комнату и наполнила ее ярким светом. У меня есть он, делающий мою жизнь лучше и легче, хотя ничто не сотрет мою память и не исправит былое.

Беру кекс, отрезаю кусочек и отправляю его в рот. Я наблюдаю, как Джордан смотрит на мои ноги — ту их часть, которая видна из-под футболки. Мне кажется, он думает о том, что я ему рассказала полчаса назад. Я смотрю на него вопрошающе.

— Что? — говорит он, смотря на меня квадратными глазами — сама невинность, — не моя вина, что ты выглядишь так горячо в моей рубашке. Плюс у тебя, черт, шикарные ноги.

Мое тело пробирает жар. Я чувствую, как возрастает желание вновь почувствовать его прикосновения.

Я думаю, всегда ли я буду так чувствовать себя, находясь рядом с ним?

Я откусываю другой кусочек и, проглотив его, ощущаю неожиданную боль в животе. Кладу на него руку и осознаю, откуда пришла эта боль. Вчера я была слишком строга по отношению к себе, так что эта еда — первая еда за сегодня.

Джордан замечает.

— Эй, ты в порядке? — хмурится он, с заботой задавая вопрос.

— Ага, нормально, — я затаиваю дыхание, когда боль снова неожиданно возрастает, и откладываю кусок кекса в сторону.