Эдна Фербер - Плавучий театр
По сравнению с теперешним бедственным положением прошлая жизнь Равенелей начала казаться им спокойной и даже монотонной. Они почти все время жили на Огайо-стрит или Онтарио-стрит. И когда Магнолия проходила мимо окон многочисленных городских и частных ломбардов, ей большей частью приходилось видеть не только чужие вещи, навевавшие на нее грустные размышления, но и свои собственные. Как хорошо, что Ким вовремя отдали в монастырский пансион! Там ей удобно, спокойно, уютно…
— Я словно предчувствовала что-то, — сказала она мужу. — Меня все время мучила тревога за нее. Я так рада, что она не здесь. Когда я думаю о том, что она живет в приличных условиях и пользуется достаточным комфортом, на душе у меня становится как-то легче!
— Вряд ли ей удастся остаться там, — уныло ответил Равенель. — Я окончательно сел на мель. Ты отлично знаешь это. Кроме всего прочего, мне чертовски не везло последнее время.
Глаза Магнолии широко раскрылись от ужаса:
— Необходимо, чтобы она оставалась там, Гай! Мы обязаны сделать для этого все, что только в наших силах. Не мог ли бы ты заняться чем-нибудь? То есть не заняться… а может быть, ты попробуешь работать, как работают другие мужчины? Ведь ты такой способный. Может быть, тебе удалось бы найти какое-нибудь место… в банке… Я слышала, некоторые покупают какие-то бумаги… и муку… а потом перепродают их…
Равенель поцеловал ее.
— Ты прелесть, Нолли, — сказал он. — Твоя наивность просто очаровательна.
Было нечто странное в той любви, которая связывала этих двух людей. Все зловещие предсказания Парти Энн сбылись одно за другим. Магнолия знала Гайлорда как свои пять пальцев. Она часто ненавидела его. Он часто ненавидел ее. Он ненавидел ее за то, что ее веселость, ее прямота, мужество и неизменная нежность нередко заставляли его краснеть за себя. Он изменял ей. Она отлично знала это, и он знал, что она знает. Но Магнолия принадлежала к числу тех, кто любит лишь один раз в жизни. Между ними бывали ужасные ссоры.
— Ты связываешь меня по рукам и ногам.
— Я? Видит Бог, без тебя я была бы гораздо счастливее. Ты не приносил мне в жизни ничего, кроме несчастья.
— Как надоели мне эти вечные упреки! Терпеть не могу, когда ты принимаешь вид человека, оскорбленного в своих лучших чувствах!
— Что за жизнь ты создал мне! Мне стыдно глядеть людям в глаза!
Обвинения. Горечь. Муки. Страсть.
Жизнь в малокомфортабельной, почти нищенской обстановке не улучшает человеческих отношений. Приходилось тут же, дома, стирать белье, готовить обед на газовой горелке. Одна комната. Одна кровать. Неважная пища. Упреки. Слезы. Рыдания. Смех. Объяснения. Примирения.
Да, несмотря на все, они горячо, нежно, страстно любили друг друга.
И вот, именно в те дни, когда дела Равенелей были из рук вон плохи, когда мать-настоятельница прислала вторичное напоминание о том, что надо же, наконец, уплатить за обучение Ким, когда они сильно задолжали за комнату на Онтарио-стрит, когда даже избалованный Гайлорд принужден был довольствоваться по утрам домашним кофе, когда, прогуливаясь по Кларк-стрит, он неизбежно встречал дюжину приятелей в костюмах, столь же потрепанных, как и его собственный, — именно в эти печальные дни Партинью Энн Хоукс осенила мысль посетить дочь, зятя и внучку. Письма свои она всегда посылала на гостиницу Шермена, не зная, конечно, что они блуждают иногда в поисках Магнолии несколько дней и находят ее далеко не всегда в помещении, которое можно было назвать приличным.
За время своего пребывания в Чикаго Магнолия два раза ездила с Ким в Фивы, конечно зимою, когда «Цветок Хлопка» находился на ремонте. Визиты к матери она приурочивала к тем периодам, когда финансовые дела ее мужа были хороши. И она и девочка приезжали к Парти разодетые в пух и прах, щеголяя шелковыми платьями, кружевами, перьями и мехами. Нельзя сказать, впрочем, что пребывание Магнолии и Ким в Фивах проходило вполне благополучно. В день приезда Магнолия всегда была полна самых благих намерений. В день отъезда она обычно уже не знала, какое из двух чувств сильнее говорит в ней — бешенство или неудержимое желание рассмеяться.
— В сущности, она ровно ничего не сделала мне, — признавалась она потом Равенелю. — Я, конечно, злюсь лишь потому, что она уж очень бесцеремонно обращается со мной.
Подумав несколько минут, она добавляла:
— Я не встречала более тщеславной женщины.
Как это ни странно, Партинья и Ким тоже не ладили друг с другом. Магнолия понимала, что между ними есть большое сходство. И бабушка, и внучка обладали железной волей, неисчерпаемой жизненной силой, упрямством, предусмотрительностью и, что важнее всего, громадным честолюбием. Когда между ними происходили ссоры, они напоминали двух быков, в ярости упершихся друг в друга лбами и не двигающихся с места.
Оба раза Магнолия и Ким не выдерживали и недели в Фивах. Этот маленький городок производил зимою в высшей степени унылое впечатление. В холодной гостиной белого коттеджа висел большой портрет капитана Энди, написанный каким-то художником с маленькой фотографии, на которой Энди был снят в своей синей куртке, фуражке с козырьком и мешковатых старых брюках. Портрет был ужасен. Но как ни бездарен был художник, ему все же удалось схватить живое и немного лукавое выражение блестящих умных карих глаз маленького капитана. Зато бачки напоминали клочки грязной ваты, а щеки были нарумянены, как у накрашенной хористки. Но глаза смотрели с портрета как живые. Магнолия часто приходила в гостиную и подолгу стояла перед ним, улыбаясь отцу. Часто ходила она и на берег реки, чьи желтоватые воды, скованные теперь льдом, по-прежнему влекли ее к себе. Кутаясь в дорогие меха, стояла она на пристани, и взгляд ее больших глаз, уставших от вечного мелькания громадных серых зданий, унылых серых улиц и вечно бегущих куда-то серых людей, становился светлее и спокойнее. Ей мерещились залитые солнцем набережные южных городов, сонные южные деревушки… Каир, Мемфис, Уиксбург, Начез, Новый Орлеан — Кинни, Джо, Элли, Шульци, Энди, Джули, Стив…
В первый же день по приезде она порывисто подвела Ким к самой воде. Ким река не понравилась.
— Это и есть река? — спросила она.
— Ну да, детка! Почему ты задаешь мне такой вопрос? Конечно, это река!
— Та самая, о которой ты рассказывала?
— Та самая.
— Она грязная и некрасивая. Ты говорила, что она прекрасна!
— Неужели ты не находишь что она прекрасна, Ким?
— Нет.
Магнолия показала ей портрет капитана Энди.
— Это дедушка?
— Да.
— Капитан?
— Да, деточка. Ты называла его так, когда была совсем маленькой. Ему очень нравилось это. Посмотри на его глаза, Ким! Не правда ли, хорошие глаза? Они улыбаются.
