Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1
— Вики, здесь не время и не место для этого отвратительного современного цинизма, да к тому же по отношению к самому прекрасному, к самому чудесному, что есть на свете…
— О, Боже, может быть, мы прервемся на рекламную паузу?
— Эрик Дитер? — завопил я.
Они разом подпрыгнули. Няня чуть не выронила ребенка.
— Дайте его мне, няня, — сказала Алисия, забирая сверток из рук няни и держа его с чувством величайшей ответственности. — А теперь, пожалуйста, оставьте нас. В ближайшее время миссис Келлер ничего не потребуется.
— Подожди, — закричала Вики, почти так же громко, как до этого я. — Разве я говорила, что ты можешь держать его. Я запрещаю тебе командовать им. Он мой, и ты вовсе не будешь им распоряжаться по своему усмотрению.
В эту минуту в комнате появился Сэм с охапкой желтых роз. Более подходящего момента выбрать было нельзя.
— О, Боже, — воскликнула со слезами Вики, — опять эти цветы! Я начинаю чувствовать себя машиной, которую вместо бензина надо заправлять букетами! Немедленно заберите их отсюда и оставьте меня одну. Уходите! Все!
И пока мы молча в изумлении смотрели на нее, она сползла вниз по подушкам и накрылась с головой одеялом.
— Пожалуйста, выйдите, — вежливо обратилась Алисия к ставшей пунцовой няне.
Я растерянно поглаживал небольшие холмики, прикрытые одеялом.
— Вики, дорогая, прости нас, пожалуйста, мы не хотели тебя расстроить…
— Я думаю, тебе лучше уйти, — сказал Сэм, подходя к кровати Вики.
— Но…
— Пойдем, Корнелиус, — произнесла Алисия голосом школьной наставницы.
Из-под одеяла доносились приглушенные всхлипывания.
— Вики, солнышко, — мне ужасно хотелось сдернуть одеяло, — все в порядке, конечно, ты можешь назвать его Эрик Дитер.
Сэм тихо дотронулся до моей руки.
— Уходи, Нейл.
— Но…
— Она моя жена, а не твоя. Уходи.
— Пошел ты к черту! — разозлился я.
На лице Алисии появилось выражение ужаса — за девятнадцать лет нашей супружеской жизни она впервые видела меня в таком состоянии.
Одеяло поднялось.
— Если вы не прекратите ссориться, — закричала Вики, — я убегу из этой больницы, у меня начнется кровотечение, и я умру!
Дверь широко распахнулась, и в палате появились два врача в сопровождении няни.
— Что здесь происходит? Что за шум? — главный врач окинул нас холодным презрительным взглядом. — Пожалуйста, оставьте нас с пациентом одних.
Мы тихо вышли в коридор, Сэм все еще держал в руках букет желтых роз, а Алисия — ребенка.
— Ну что, добился своего? — яростно прошипел Сэм.
— Это была безобразная сцена, Корнелиус, — подтвердила Алисия ледяным тоном.
Сказав шоферу, чтобы он подождал Алисию, я отпустил телохранителя, а сам отправился из больницы, которая находилась в Ист-Сайде, пешком. Впереди виднелись темные деревья парка, но они оказались гораздо дальше, чем я предполагал, и, в конце концов окончательно потеряв терпение, я вскочил в проходящий мимо автобус. После того, как мне исполнилось восемнадцать лет, я не ездил в общественном транспорте, и в первый момент даже наслаждался непривычной близостью усталых, но не очень опрятных попутчиков; но вскоре я понял, что так же одинок в автобусе, как и с Алисией на заднем сиденье моего «кадиллака», и, с трудом протиснувшись к выходу, со вздохом облегчения я вышел на остановке в конце парка.
Западная часть Центрального парка представляла собой рычащую массу машин в час пик. Я неторопливо пересек центральную часть города, определяя марки попадавшихся мне навстречу автомобилей. Я любил машины, хотя сам редко садился за руль. Человеку моего положения не пристало крутить баранку своего автомобиля, если он хочет создать достойный имидж в глазах своих подчиненных. Тем не менее иногда я «тренировал» свой любимый «кадиллак» на одной из новых автомагистралей, прихватив с собой лишь телохранителя. Мне нравилась мощь акселератора, тяга мотора, повиновение руля малейшему движению пальцев, хотя я никогда никому не признавался в этом. Это могло показаться ребячеством, а человек моего положения должен избегать всего, что может дать повод для насмешек: ничто так легко не разрушает даже самый устоявшийся имидж, как ядовитые насмешки; эту истину я усвоил еще много лет назад, когда мне пришлось лишить кое-кого власти, чтобы выжить в этом враждебном мире.
Добравшись до Дакоты[11], я вошел в лифт и поднялся на шестой этаж к Терезе.
— Привет! — встревоженно сказала она, появившись из студии так быстро, что я еще не успел вытащить из двери ключ. — Какой сюрприз! Я думала, ты пеленаешь ребенка и пьешь шампанское!
— Перестань. — Я прошел мимо, не поцеловав ее, и направился в кухню. Там, как всегда, царил полный беспорядок. В раковине — гора немытой посуды, на столе — остатки продуктов, имеющих вид и запах помойки. Огромный пушистый коричневый кот — Терезе хватало времени его любить — что-то жевал в углу, на грязном полу.
— Дорогуша, не ходи туда — там свинарник. Иди в гостиную.
— Я ищу чего-нибудь выпить.
— Что же ты сразу не сказал? Я тебе сейчас приготовлю. — На ней была грязная, в пятнах, бежевая рубаха и черные лосины, на ногах — старые тапочки с дырками, сквозь которые были видны пальцы с облезшим красным лаком на ногтях. Волосы торчали в разные стороны, полные сочные губы не были накрашены. Все это означало, что ее работа идет хорошо, и у нее нет времени, чтобы привести себя в порядок.
— Извини, я ужасно выгляжу, — сказала она, передавая мне стакан виски с содовой. — Пожалуй, я приму душ, пока ты отдыхаешь.
Услышав, что дверь ванной комнаты захлопнулась, я бесшумно прошел в студию, чтобы взглянуть на ее новую работу. На этот раз Тереза попыталась изобразить похороны, хотя трудно было сказать наверняка — работа была еще не завершена. Я подумал, что стремление Терезы подражать постимпрессионистам вряд ли приведет ее к успеху и принесет денег. Если кто и захочет потратить деньги на приобретение такого рода живописи, то выберет что-нибудь стоящее, а не третьесортное подражание. Мне было жаль, что Тереза растрачивала свой талант в необъяснимой погоне за духом постимпрессионизма. По пути в спальню я в унынии представил себе ее рисующей мелкими точечками в технике Сера…
Кровать была не убрана, из раскрытой сумочки Терезы высыпалась всякая мелочь, купленная в дюжине дешевых магазинчиков, чулки валялись на полу, одежда была в беспорядке разбросана по стульям. На куче грязного белья дремал еще один кот. Под плакатом Ленина на каминной полке лежала груда левацкой литературы, и мне пришло в голову, что Тереза собирается воплотить в искусстве свой нечаянный интерес к коммунизму. Сегодня только проамериканское направление в искусстве имело будущее, и если Тереза собирается жить, хорошо себя ощущать и регулярно выставляться в Нью-Йорке, то на смену Ленину должен прийти Кларк Гейбл в костюме Ретта Батлера, героя романа «Унесенные ветром». Это произведение было столь же проникнуто американским духом, как и яблочный пирог.
