Татьяна Туринская - Арифметика подлости
Прессе были отданы два отнюдь не лучших столика. От остальных их отличало разве что неудачное расположение. Зато с сервировкой все было в полном порядке – устроители постарались на славу.
Впрочем, Марина вряд ли расстроилась бы, будь даже стол сервирован единственной бутылкой минералки и стопкой пластиковых стаканчиков. Впервые в жизни ей довелось попасть в такое общество. Раньше ее окружали сплошь Генкины друзья и коллеги, которых интересовала только грубая физическая сила. Тут же едва успевала вертеть головой: надо же, и эта здесь, и та, и тот, и даже вон тот?!
Вокруг были сплошь знакомые лица. Знакомые, конечно же, лишь раскрученными физиономиями. Музыканты, певцы, парочка знаменитых актеров в сопровождении восхитительно длинноногих созданий, скандально известный тележурналист таскал под ручку юного ясноглазого паренька, будто декоративную собачонку. Марина чувствовала, что попала в другой мир. В зазеркалье. Пусть не сказочное, но все-таки.
За столик набилось значительно больше народу, чем было запланировано: пресса халяву любит, и «просочиться» в зал удалось даже неприглашенным, но опытным представителям заштатных газетенок. Каждому хотелось урвать свой кусок счастья. Хотя бы в виде рюмки водки с крошечным канапе на шпажке.
Русниченко всем своим видом демонстрировал привычность ситуации и даже легкую усталость от всей этой шумихи. Без конца здоровался с кем-то, перебрасывался парой-тройкой фраз, подчеркивая, что все в этом насквозь фальшивом мире ему давно не ново. Вытаскивая из портмоне визитку, сделал неловкое движение, и вот уже на полу перемешались какие-то бумажки, его и чужие визитки, записки, обрывки. Чертыхнувшись, он швырнул бумажник на стол, а сам кинулся подбирать рассыпавшееся добро.
От удара о столик портмоне распахнулось, открыв Марининому взгляду фотографию. Не то чтобы она была слишком любопытна, но попробуй не смотреть на то, что само лезет в глаза. Фото было не слишком свежим – Саша выглядел там несколько иначе, но это явно был он. И не один. К нему прижалась милая молодая женщина, вся в восхитительных рыжих кудряшках, такая счастливая. На руках у женщины – щекастый карапуз.
Сердце заныло: у самой в кошельке лежал семейный снимок, где они втроем, пока еще такие же счастливые… Но почему ей кажутся знакомыми эти рыжие кудряшки? А глаза? Она явно видела эти глаза, и тогда они тоже сверкали счастьем.
Тем временем Русниченко собрал бумажки, и теперь раскладывал их по кучкам: бумажки к бумажкам, визитки к визиткам. Заметив раскрытое портмоне, смутился, быстренько прикрыл, и снова вернулся к визиткам.
Не выдавая смущения, Марина продолжала следить за разворачивающимся на сцене шоу. А мысли упорно крутились вокруг фотографии. Память суетливо подыскивала факты, к которым можно было бы отнести это фото. Кто же она, обладательница кудряшек? Где Марина видела этот счастливый взгляд?
Русниченко проводил ее до самого дома. У подъезда, как водится, полез целоваться. Вместо губ Марина подставила щечку. Отшутилась:
– Сначала я хочу взглянуть на твою руку. Понять, тот ли ты, с кем я могла бы пойти дальше поцелуев у подъезда. Позолоти ручку, дорогой, всю правду расскажу.
Тот снисходительно протянул ей раскрытую ладонь:
– Ну-ну, погадай. Только я в гадания не верю.
– А я и не заставляю. Я не тебе гадаю – себе.
Поводила ногтем по его ладони, покрутила ее под рассеянным светом слабой лампочки:
– Вижу я, что человек ты неплохой. Но не без червоточинки. Ждут тебя дома. Может, не дома. Но волнуется о тебе женщина по имени… Лола. Нет, не Лола. Лёля. Нет, не Лёля. Люда. Да, правильно, Люда. Люся. Не знаю – жена ли, но знакомы вы едва ли не всю жизнь, с детства. Она тебя очень любит, и ребенок у вас общий. Черный кот между вами прошмыгнул, все делите чего-то, и понять не можете, что выяснять ничего не нужно. Нечего выяснять, потому что судьбою вам назначено быть вместе.
Помолчала в ожидании реплики. Однако собеседник молчал. То ли все еще в гадание не верил, то ли слегка обалдел от совпадения. Едва сдерживая смех, Марина продолжила:
– И еще один человек есть в твоей жизни. Не соперник, нет. Скорее, друг. Да, правильно, друг. Хороший друг, давний, надежный. Жили вы с ним рядом, и еще что-то важное между вами было. Подожди, разгляжу повнимательнее. То ли в войну часто играли, то ли действительно воевали где? Нет, в армии служили. А зовут твоего друга Вале… Валентин? Нет, опять ошиблась. Валерий. Да, ясно вижу: Валерик.
Украдкой посмотрела на Сашу. Тот по-прежнему молчал, но лицо его выражало крайнюю степень изумления. Еще бы. Рассказом о жене, положим, она его вряд ли удивила. Если не дурак, сам понял: источник ее тайного знания – фотография. Женщина, ребенок. Тут бы дура догадалась. О том, что они теперь не вместе, тоже легко понять: были бы вместе – вряд ли он стал бы сотрудниц на презентации таскать. А вот именами она его определенно с толку сбила. И некоторыми фактами биографии.
Осталось добить Русниченко самыми интимными подробностями:
– Хороший у тебя друг. И женщина у него есть по имени Марина. Не просто женщина – жена. Детишек у нее много, не могу сосчитать. Нет, у нормальной женщины столько не бывает. Наверное, работает в детском саду или в школе, среди детей. Потому не вижу родных ее детей – если и есть, то размыты, теряются среди такого множества ребятни. И еще грусть вижу в сердце твоего друга. Имя у его грусти такое же, как у жены, но это другая женщина. Не уверена, что любимая, но след в душе оставила. Он считает ее предательницей, но на ней вины нет: он виноват в размолвке. Гордость его виновата. Мужчина не должен быть таким гордым. Страдал сам, заставил страдать ту женщину. Но все в прошлом, оба выздоровели.
– Ничего не в прошлом! – перебил Русниченко. – До сих пор все было правильно, даже возразить нечего. Понять только не могу – где здесь подвох. Не могла ты знать про моего друга, никак не могла. Про жену с сыном – запросто: фотку видела. Имя разве что… Но про Валерку? Ошиблась ты про Валерку. Ничего не в прошлом. Да, жена действительно Марина, действительно учительница, только давно уже бывшая жена – они всего-то полгода вместе прожили. Не любил он ее, назло женился. Надеялся ту, первую, забыть. Не вышло ничего. И не выздоровел ни хрена. Говорить на эту тему не любит, но я-то знаю. А вот про гордость несусветную – в самую точку. Миллион раз говорил – сходи к ней, дурак, может, она до сих пор любит, только и ждет, чтобы ты к ней пришел.
– А разве она любила? Ты с ней знаком?
– Нет, не видел ни разу. Но, думаю, любила. А может, нет – кто вас, баб, разберет. Ты же у нас гадалка, вот ты и скажи – любила ли она.
Марина снова покрутила его руку в разные стороны, произнесла неуверенно:
