Татьяна Бочарова - Мой суженый, мой ряженый
…Женька тоже думал о своем. О том, что, конечно, он кретин. Сам довел Женю до слез, а теперь пеняет на то, что она побежала плакаться к Саньку. Но с другой стороны, могла бы так не торопиться. Поплакала бы одна в сторонке, он бы не выдержал, подошел к ней. И мобильник свой Женька вот уже три дня, как включил, а Женя не звонит. Не звонит! Значит, не нужен он ей больше, и дело с концом.
А кому он вообще может быть нужен с его тараканами и вечным ступором?
…В памяти отчетливо всплыла большая светлая комната. На потолке три ряда длинных ламп, впереди блестящая, новенькая черная доска. У доски нарядная женщина в светло-сером костюме, с каштановыми, вьющимися волосами. Женькина первая учительница, Екатерина Дмитриевна.
Она берет со стола длинную указку и тычет ею вперед, туда, где за партами сидят мальчишки и девчонки, маленькие, с наивными круглыми глазами — ее первоклассники.
— Все встали! С учителем нужно здороваться стоя. Поняли меня?
— Да-а, — тянет нестройно разноголосый хор.
— Теперь сели. Сели, я сказала. Ты почему стоишь? Глухой что ли? — Остро отточенная указка тянется к Женьке. Тот хотел сесть вместе со всеми, но не успел. Что-то помешало ему: может нога зацепилась за ножку стула, а может отвлек соседкин пышный бант, похожий на белоснежную бабочку. Он стоит, парализованный окриком, и видит только одно — тонкое жало указки, направленное прямо ему в лицо. А вдруг ему выколют глаза этим жалом?
— Карцев! Ты здоров? Я тебя спрашиваю!
Женька молчит. Он только месяц назад вышел из больницы, и пугается каждого шороха, а уж когда на него кричат, то из головы начисто вылетают все слова. Все до единого. Остается только ужас, руки и ноги деревенеют.
— Нет, ты явно нездоров. Дети, оказывается, Карцев у нас дебил. Не понимает русского языка. Сядь на место или выйдешь вон.
Женька, наконец, с трудом справляется с собой и лезет за свою парту. Екатерина Дмитриевна начинает урок. Тут же с соседнего ряда к нему на стол летит скомканный бумажный шарик. Женька берет его в ладонь, разворачивает. На обрывке тетрадного листа в косую линейку кривая надпись печатными буквами: «ДИБИЛ».
У окна радостно ухмыляется огненно рыжий пацан с веснушками во все лицо. Женька отворачивается от него. Съеживается. Он не знает, куда ему смотреть. На доску нельзя — там стоит сердитая Екатерина Дмитриевна. На соседку? Она, кажется, тоже смеется. Он утыкается взглядом в парту. Кто-то толкает его сзади кулаком. Все. Точно лопнула пружина. Женька вскакивает и со всей силы лупит обидчика букварем по голове.
— Вон! — кричит Екатерина Дмитриевна. — Вон из класса!
Дома он ревет.
— Не пойду больше туда! Никогда!
Матери нет, она лежит на лечении. Вместо нее в квартире тетя Аня и отец. Он кажется Женьке совершенно нереальным — будто сошедшим с экрана телевизора. Красивый, солидный, рассудительный, громкоголосый. Никогда раньше он не оставался у них больше чем на два-три часа, а теперь сидит весь вечер.
— Нельзя не ходить в школу, — поучительным тоном говорит он, обращаясь к Женьке. — Нельзя. Понимаешь?
Тот упрямо вертит головой.
— Не понимаю.
Отец пробует докопаться до истины.
— Почему ты не сел, когда тебе велели?
Женька молчит.
Тут вмешивается тетя Аня.
— У него, как бы это выразиться… позднее зажигание. Вот.
— Глупость какая. — Отец усмехается пренебрежительно.
Женька видит, что ему надоело возиться с ним. Видит, что тот собрался уйти, но не решается. Неловко перед соседкой. Женьке вдруг остро хочется, чтобы он не уходил, остался. Поговорил с ним еще, просто побыл рядом. Но как об этом скажешь?
— Жека, я последний раз тебя прошу — не валяй дурака. Завтра пойдешь в класс, как миленький. Ясно?
Снова молчание.
Он пожимает плечами.
— Нюта, я не знаю, как еще с ним разговаривать.
— Не переживайте, Николай Николаич, я знаю. — Тетя Аня обнимает Женьку за плечи, ведет в кухню.
Там они сидят долго, может час, а может и все полтора. Женька пьет вишневый компот, она гладит его по голове и что-то тихо говорит. Смысла ее слов он не понимает, но постепенно успокаивается, перестает хлюпать носом. Может быть, все не так и страшно. Пойдет он завтра в эту дурацкую школу. Будет стараться успевать за остальными. Будет стараться. Только получится ли — вот в чем вопрос…
…Дорога до дому промелькнула незаметно. Женька и Анна Анатольевна вошли в подъезд. Лифт, как всегда, стоял намертво где-то между верхними этажами.
— Ты все же зайди к матери, — велела она, с трудом одолевая ступеньки.
— Зайду. Но ненадолго.
— Хорошо. Тебе что на ужин готовить?
— Все равно.
Анна Анатольевна кивнула и скрылась за дверью. Женька вынул из кармана связку, на которой болталось сразу два ключа: один от своей квартиры, другой от соседкиной, данный ей ему собственноручно. Открыл замок, зашел в прихожую. Привычно принюхался, но сегодня хлоркой воняло не так яростно, как всегда. Из комнаты матери не доносилось ни звука.
Он разделся, повесил куртку на крючок, пригладил волосы. И тут заметил, что на тумбочке у зеркала нет телефона. Интересное дело, куда это мать его задевала?
Женька решительно распахнул дверь в комнату и увидел Зинаиду, сидящую с трубкой на кровати. Лицо ее сияло. Она слушала, и кивала головой, не произнося в ответ ни звука.
— С кем это ты? — удивленно проговорил Женька.
Никаких друзей-приятелей у матери, разумеется, не водилось. Может родственники из Челябинска позвонили?
— Тише! — Зинаида замахала на него рукой, и поудобнее устроила свое громоздкое тело на постели. — Мешаешь.
— Да кто это? — рассердился он. — Говори сейчас же.
Физиономия Зинаиды расплылась в улыбке.
— Отец.
— Что?!
Женька застыл на пороге.
— Что еще ему надо? Какого черта?
— Женька-а, — жалобно заныла мать. — Я из-за тебя не слышу!
— Вот и хорошо. Вешай трубку, немедленно. Вешай, я сказал! — он сделал угрожающее лицо и шагнул к ней.
— Не-ет! — Зинаида отчаянно замотала головой.
Женька остановился. Он знал, что последует дальше: мать начнет вопить, как резаная. Его трясло от злости.
— Чего он лезет? Сто лет не появлялся, а теперь вдруг ему пообщаться захотелось! Гад. — Женька с силой хлопнул дверью и прошагал в кухню.
Налил под краном чайник, бухнул его на конфорку. С размаху пнул ногой табурет. Тот с грохотом полетел на пол, утратив при падении одну из ножек.
Все одно к одному! Куда ни сунься — везде он. И Женя… что же она не звонит-то?!
В коридоре зашлепали шаги. Мать вернула телефон на место и робко заглянула в кухню.
