От подчиненных до подчиняемых (СИ) - Элин Ре

— Я люблю тебя.

И совсем не больно. Наоборот, стало легче. Гораздо проще. Теперь можно открыть глаза и улыбнуться.

— Не врешь? — переспросил мужчина, пристально разглядывая меня.

— Ты мне не веришь или что? Ты думаешь, я так пыжусь, чтобы обмануть тебя? — рассердилась я.

Ярослав прыснул, засмеялся прямо после после моих слов! Совсем рехнулся!.

— Смешная. Милая, когда злишься, — пояснил он и похлопал по дивану рядом с собой.

Я скорчила осуждающую гримасу. Убью или трахну. Одно из двух.

— Гладь меня, — потребовал мужчина, положив голову мне на колени. Ну что за ребенок… — Лёв.

— Да?

— Что он тебе сказал?

— У него спросишь.

— Нет, Лёв. Прекрати меня мучить. Что он сказал тебе?

— Что расстроен. И немного зол. Что удивлен, как он мог не знать. Что смущен… Не знаю, Ярослав. Я не буду глухим телефоном. Расскажи лучше сам, что думаешь. Чего ты намеревался добиться своим уходом? Что это за драматический акт?

Мужчина фыркнул.

— Красиво ушел, да?

Я больно ущипнула его за нос.

— Ай! Чего творишь?

— Вот и я спрашиваю.

Ярослав недовольно промычал.

— Все так плохо, Лёв, — собравшись с мыслями, грустно заключил он. — Я думал, что больше не люблю его. Думал, не так люблю. А я… Признался, и у меня что-то всколыхнулось, прокололо в груди, так остро. Нестерпимо. Коньяк приглушил, но я все равно чувствую. Гнойник вскрыл. Захлебнулся, Лёв. И воспоминания в голове оживились, яркие, словно вчерашние. Я как будто спал и вот проснулся. Но я не хочу просыпаться. Не хочу снова по кругу. Мне лучше никогда больше не видеть его, иначе я крышей поеду. Я от тебя и так еду, а еще от него. Как девчонка в пубертатном периоде — не контролирую себя больше. Прости, Лёв. Я пытался. Не будет у тебя тройничка, — в своей манере изложил Ярослав.

— Да не важно это! То есть… — я устало провела рукой по лицу. Потянулась к коньяку, сама хлебнула из горла, подержала во рту, чтобы ударило побыстрее. — Знаешь, Ярослав, ты устроил в моей жизни полный пиздец. С тех пор, как я тебя узнала, у меня ничего не идет нормально. Будь добр и хоть немного мне помоги. Я больше не проводник между вами. Я не ваш личный психолог. И, честно говоря, меньше всего я хочу им становиться, пока Марго отбирает мой бизнес. Я просто хочу… чтобы вы потом не жалели всю оставшуюся. Я приму любое ваше решение. Скажете — выбирай между двоих, и я разорвусь, изобрету машину для клонирования. Я не ждала, что обойдется без сложностей, но… Я на пределе уже. Эти американские горки доведут меня до могилы. Я позову его, и ты никак меня не остановишь. Он имеет право узнать ответы, а я… я, пожалуй, нажрусь до поросячего визга. Не один ты такой умный.

Я сделала новый обжигающий глоток. Достала телефон, написала Максу, чтобы тот заходил, и что мы в зале с камином, что Ярослав в стельку пьян, и я тоже скоро буду. Что его друг не особо готов к разговору, а я не выдержу очередной сцены. Что можно подгадать момент, дождаться, когда все будут трезвыми, когда будут готовы слушать и отвечать, но уже не сегодня. И что я страшно голодна. Сумбурно вышло, но мысли и правда путались. Алкоголь просочился в кровь, разгрузил нервную систему от ненужных размышлений, но добавил новых, немного странных и даже забавных. Я вспомнила старую песенку про султана и трех жен. Три? Чокнуться можно и от двух. Но куда я денусь, если люблю обоих?

Макс зашел в комнату спустя пару минут. Тихо и очень осторожно. Быстро оценил обстановку. Его взгляд упал на друга, по-прежнему лежащего на моих коленях. Рыжик собрался было что-то сказать, но не посмел. Ярослав почувствовал, услышал шаги, сжался весь и отвернулся к спинке, чтобы не взглянуть в ответ. Как же мне жаль его… Есть ли шанс, что Макс примет его чувства? Думаю, никто не мог бы ответить на этот вопрос. Даже сам Макс.

— Поищу кухню, — в итоге произнес рыжик с плохо сдерживаемым волнением в голосе. — Найду, что поесть.

Я кивнула.

Ярослав закрыл глаза, обнял себя руками и шумно дыша спустя некоторое время отрубился. И хорошо. Сон пойдет ему на пользу. Ласково погладив его напоследок, я слезла с дивана и направилась на поиски второго возлюбленного. Меня повело от выпитого и от чувства неопределенности. Больше всего на свете я ненавидела быть беспомощной. Беспомощной настолько, чтобы опустить руки. Я могла сколь угодно долго выдумывать хэппи энды, представлять нашу с Ярославом и Максом счастливую совместную жизнь, могла упереться рогами, биться в закрытую дверь и тужиться как в последний раз, но что толку, если от меня ничего не зависит? Где начинается свобода другого человека — заканчивается моя.

Рыжика я нашла довольно быстро, буквально за соседней дверью, в небольшой по современному обставленной кухне в серых тонах, я бы даже сказала минималистичной. Макс встретил меня виноватым видом и, пожав плечами, заметил:

— Здесь только пельмени. Яйца и пельмени, больше ничего нет.

Холостяцкий набор, однако. Конечно, зачем разнообразить пищу, если основной едой планируешь сделать алкоголь?

- Я могу сварить. Будешь? — заботливо спросил он.

От его теплоты и безуловной нежности меня прорвало. Я кинулась к Максу и отчаянно поцеловала его. Мне казалось, что я целую его в последний раз. Что завтра утром все рухнет, рассеется, как дымка. Что я больше никогда не буду с ними обоими. Ни с одним из них.

— Я так люблю тебя, Макс. Я так люблю тебя, — шептала ему в лицо.

— Лёв… Лёв, — пытался остановить меня рыжик, но поддавался, не мог устоять. — Лёв, как он? О чем вы говорили? Лёв, ну чего ты? Я тоже тебя люблю, — мужчина неловко смеялся, уворачиваясь от моих губ. — Лёв, правда. Я хочу знать. Мне надо знать, Лёв.

Но я понятия не имела, что ответить. Я хотела забыться. Стать самой глупой, самой наивной женщиной на свете, я хотела чуда.

— М-а-акс! — из дверного проема донесся пьяный рев Ярослава.

Программист ввалился на кухню, жадно хлебая оставшийся в бутылке коньяк. Он упал перед нами на колени, покачиваясь всем телом: плечи и голова опущены, руки висят как веревки, очки косо сдвинуты, волосы по-панковски стоят торчком. Он поставил бутылку на пол, оттолкнул ее подальше, чтобы не разбить в порыве чувств.

— Прости меня, Макс. Я — полный дегенерат. Я — долбоеб. Я не должен был