Я не Монте-Кристо (СИ) - Тоцка Тала

«Так кто же ты, Никита Елагин?»

Хлюпающий носом Данил дулся на мать, и ей пришлось выдумать помимо очень срочного дела для себя еще одно, для Елагина. Если уж Никита умудрился привязать к себе их неразговорчивого и необщительного мальчика, что тогда говорить о самой Саломие?

Она долго и отчаянно боролась с собой, воскрешая в памяти все, в чем раньше обвиняла Никиту, но даже огонь, охвативший ее тело и оставивший эти уродливые рубцы, казался затухающей спичкой в сравнении с огнем, пламеневшим в ее сердце от одного звука его голоса.

А потом вдруг отчетливо поняла, что ей все равно, как поступил тогда Никита, гораздо важнее, как он поступит сейчас. И ничто тогда не будет иметь значение, потому что боль, звучащую в его словах о погибшей семье, не подделаешь, тепло к чужому ребенку не сыграешь, как Вадим не пытался, у него так и не получилось. Значит, нужно испытать его, всего лишь один раз, и почему-то она не сомневалась, что Никита это испытание успешно пройдет.

Саломия набрала начальника юридического отдела Лебедева:

— Юрий Сергеевич, я через два часа буду в офисе. Подготовьте мне документы по вопросу, который мы с вами обсуждали, и пусть это будет конфиденциально.

Все очень просто, Никита подпишет этот контракт на ее условиях, и тогда она снимет маску, а если нет… Что ж, значит, она проиграла. Кстати, касательно маски. Нужно не забыть внести в расписание визит в клинику, ее уже записали, через две недели обследование, а потом если все хорошо, еще через неделю операция. Она не снимет эту повязку, пока не избавится от шрамов.

«И я узнаю, какой ты на самом деле, Никита…»

— Я просмотрю проект контракта, мы обсудим с юристами, и я внесу свои правки, — Никита встал, давая понять, что разговор окончен. Вслед за ним поднялся Лебедев, юрист, которого прислала Сальма, и будь она здесь, Елагин с удовольствием бы задушил ее и не поморщился.

Взял телефон, потом отложил, сделал несколько глубоких вдохов и только потом нажал на вызов.

— Здравствуй, Никита.

— Привет, — он сдерживался изо всех сил, чтобы не наорать, — скажи честно, ты сама составляла контракт?

— Я знала, что тебе не понравится, — ее спокойный ровный тон больше всего выбешивал, — что ж, Елагин, если ты не согласен…

— Отчего же, — Никита снова опустил руку с телефоном и выдохнул, — мне одно непонятно. Почему бы тебе не включить в контракт мои трусы и носки, ты знаешь, они весьма недурственны, и их у меня до хера, если продать на барахолке, ты можешь неплохо разжиться…

— Хватит ерничать, Елагин, — он прямо увидел, как она поморщилась, — если кишка тонка это подписать…

— Я только что послал… выпроводил твоего юриста, — поправился Никита, — пришлю правки, обсудите. Раз пошла такая пьянка, я тоже меняю свои условия. И только попробуй спрыгнуть, Алина, — он уже не говорил, а шипел.

— Я ознакомлюсь и дам ответ как можно скорее.

— Сделай одолжение, дорогая! Кстати, спасибо, что оставила мне Хаммер, буду таксовать, чтобы заработать на памперсы.

— В трусах и носках ты будешь неотразим, дорогой. Не забудь, я держу для тебя место ведущего продажника, так что тебя ждет блестящее будущее в моей, — она нарочно выделила это слово, — компании.

— Я подумаю. Возможно, предпочту роль альфонса, буду на твоем содержании. Не спеши, дорогая, дождись моих условий.

Не стал слушать, что она там возмущенно лепечет, отрубил вызов и уставился в окно. Фон-Россель было мало компании, она затребовала все его имущество в совместное владение, вот здесь Никита и собирался изменить ход игры. Компанией — причем не всей, а только той частью, которой владел Елагин, — пусть подавится, а вот остальное Никита собирался разделить между своими детьми. По контракту Сальма Фон-Россель должна родить ему еще троих, итого, четверо вместе с Даниэлем, все они будут Елагиными, и Даниэль Фон-Россель станет Елагиным, — вот такие правки он собирается внести, и единственное, о чем жалел Никита, что не увидит выражения лица Сальмы в тот момент, когда она прочтет этот пункт.

Глава 39

Никита раздраженно хлопнул дверцей Хаммера, в последний момент удержавшись, чтобы не стукнуть сильнее. С самого утра его не покидало странное ощущение иллюзорности, безотчетной тревоги, это при том, что Елагин всегда считал себя вменяемым и рационально мыслящим индивидом, а все эти рассуждения о чутье и интуиции считал блажью и дурью. Но с недавних пор у него появился повод для беспокойства.

Уже скоро неделя, как Сальма полностью пропала с радаров. Они утрясли все детали контракта и окончательно утвердили его последнюю редакцию. Никита заверил все предоставленные копии, осталось подписать, но она вдруг исчезла.

Елагин с удовольствием вспоминал, как разъяренная Фон-Россель, задыхаясь, кричала в трубку, что он маньяк и извращенец после того, как прочитала присланные правки, Никите даже пришлось отодвинуть телефон от уха, чтобы не оглохнуть. Он блаженно щурился и улыбался, чувствуя себя полностью отмщенным.

Зато накричавшись и даже два раза его обматерив, Сальма очень явственно заскрипела зубами и согласилась на двоих. Плюс Данька. В обмен на это Никита вернул себе права на собственное имущество и личные счета, он даже не удержался, сфотографировал ящик с трусами в гардеробной и отправил ей по вайберу, приписав: «Вот чего ты себя лишаешь, дорогая. Одумайся!». Получив в ответ средний палец, причем это был ее собственный палец с наманикюренным ногтем, Никита совсем расслабился, а зря.

Теперь она пропала вместе с сыном, Никита пытался выяснить ее местонахождение у Лебедева, но тот выдавал дежурную фразу: «Госпожа Фон-Россель в отъезде, она свяжется с вами при необходимости». А что это за отъезд такой, где никакой связи нет? Куда она могла деться? И Данька из сети пропал, Никита его третью неделю не видел, лишь созвонились несколько раз, но Сальма настояла, чтобы на время обсуждения контракта они ограничили контакт, и Елагин подчинился.

Он сам уже дважды успел слетать в Европу по делам, пока еще компания принадлежала ему, да и обязательств перед Глебом никто не отменял. Никита никого не посвящал в предстоящие перемены, даже соучредителя, смысл заранее делать волны? Вот подпишут контракт, тогда и скажет. Он представлял себе «радость» Глеба, а уж выражения, которыми наградит его Димыч, даже представлять не хотел.

Никита вернулся из Гамбурга поздно ночью, завалился спать, а с утра проверил — Сальма не в сети, Даниэль тоже. И теперь они были не на связи, в груди снова болезненно засаднило, Никита закрыл машину и через несколько минут уже входил в офис.

— Никита Александрович, ты где так долго? — Семаргин шел навстречу, опережая двух его заместителей с такими же растерянно-счастливыми лицами. Никита сразу отметил, как сдержанно тот выразился, не было бы заместителей, Димыч не слишком бы выбирал выражения. — У нас новость просто ...! Фон-Россель снялась с тендера.

А нет, и тут не выбирал.

— Что???

Никита потрясенно уставился на Димку. Тот продолжал смотреть счастливым и проникновенным взглядом, в котором, впрочем, пару секунд спустя засквозило подозрение.

— Не понял, ты что, не рад? Фон-Россельша слилась, Никитка, мы победили! Она специально вчера прилетела, чтобы лично встретиться с Ольховичем, который их крышует, помнишь?

— Сальма в городе? — только и смог выговорить Елагин.

— Говорю же, вчера прилетела, — недоуменно повторил Димыч, разглядывая Никиту, — да что с тобой, Никитос?

— Все отлично, — Никита быстро направился к лифту, хоть его так и подмывало броситься вниз по ступенькам.

— Ты куда? — крикнул вслед Семаргин, но он только отмахнулся.

Гнал Хаммер на полной скорости, не понимая, почему внутренности скручиваются узлом, как будто сейчас решается его судьба. Сальма вернулась, но в сети не появилась, на связь не выходила, зато вышла из тендера, это могло означать лишь то, что все достигнутые договоренности аннулируются, а этого Никита допустить не мог.