Татьяна Алюшина - Тот, кто назначен судьбой

Гость уже был хорошо так поддатый и отчего-то вдруг разоткровенничался.

– А я говорю, – рассказывал он заплетающимся языком и махал сигаретой, зажатой между пальцами, пересыпая речь матом и блатными словами. – Ты ох… Гарда, как это валить? Мы ж не мокрушники? Ты совсем… он же мент, нас же на лоскуты порвут легавые!.. А Гарда засадил ему прямо в сердце жало…выдернул, вытер о форму… и базарит мне, мол, никто не просечет, мы с тобой тут вдвоем, не отдавать же свое…

– И что? – икнул Вася.

– А то, что ни хрена у того мента не оказалось с собой, перепутали мы его с тем, на кого навелись… – расстроился гость, затянулся от сигареты, налил себе еще водки, выпил одним махом и с силой поставил на стол пустую рюмку. – Прикинь, он шел в гости к кому-то по той дороге и в то же время, когда должен был идти тот, кого мы пасли, с бабками и рыжьем.

– И что? – тупо повторил свой вопрос хозяин.

– А то, что теперь вся ментовка… на ушах стоит и ищет того, кто этого почетного легавого завалил…

– Не най… ик… дут! – махнул рукой хозяин и потянулся за бутылкой.

– А… их знает! – задумчиво протянул гость, перехватывая бутылку и наливая себе и Васе в рюмки. – Свидетелей вроде не было… и мы не наследили точно… но Гарда с него часы снял… какие-то эдакие, понравились они… ему. Себе… говорит, оставлю, на память… первый мой жмурик. А я ему говорю: скинь… на таком и палятся.

– Давай, – поднял рюмку хозяин.

– Давай, – поддержал гость.

– И чего ты хочешь? – спросил Вася.

– Да перекантуюсь у тебя тут пару дней.

– Не-а, – покрутил пьяной головой Василий. – К нам участковый заходит… эти, как их… смотрит… о! – поднял он палец. – Условия проживания пацана… Мы с Ленкой в его комнату никого не пускаем, чтобы эти, значит, условия были… Она там и убирает… Учится он у нас в школе. Но у Данилыча можно отсидеться, – и, подумав тяжело и мутно, добавил: – Только пузырь купи, и пойдем, я тебя к нему отведу.

Тимофей тихо вернулся в комнату, дождался, когда собутыльники, поддерживая друг друга, вывалились из дома, и сел на кровать подумать. То, что он услышал, могло спасти его от ярма, завязанного жестким узлом на его шее. Правда, у воров принято пацанчиков, что «подцепили» на криминале, передавать тем, кто на воле, чтобы из обоймы кукушата уже никогда не выпадали. Да и если бандита посадят, то остаются пацаны, которые и сдали Тимофея бандиту.

Ну, с пацанами он разберется как-нибудь, а вот с Гардой…

И Тимофей, выскользнув из квартиры тихо-тихо, отправился к дедам советоваться.

Деды, выслушав Тима, пришли к выводу, что этот ворюга, что приходил сегодня к ним, если попадет к ментам, расколется как миленький. Если он почти незнакомому человеку такие вещи рассказывает, это от страха. Значит, так сильно боится, что его найдут, что уже управлять собой не может. И если в милиции на него насядут грамотно, то он заложит своего подельника с потрохами.

И Тимофей придумал, как сдать милиции Гарду, при этом отведя от себя любое подозрение. Деды с помощью своих связей и наводок узнали, кто ведет следствие по этому делу и где живет нужный человек. Поздно вечером Тимофей спрятался в подъезде и, дождавшись следователя, заговорил с ним из темного закутка, изменив голос, а для верности еще и замотав рот шарфом.

– Если вы не обернетесь, я скажу вам, кто убил милиционера и как найти убийцу, – начал свою речь низким голосом Тим.

И напрягся, ожидая решения следака. Тот не обернулся, стоял напряженный всем телом и ждал.

– Было их двое, но ждали он совсем другого клиента, перепутали. Один убил, второй отговаривал, но присутствовал, – говорил резаными фразами Тимофей. – Тот, кто отговаривал, отсиживается у алкаша Данилыча. – Тим назвал адрес. – У него кишка тонка, и он сильно напуган. Если на него нажать грамотно, сдаст дружка. Тот, кто убил, нож свой не скинул. Оставил. И снял с трупа часы необычные. Если правильно его возьмете по-тихому, то и улики прихватите.

– Ты кто? – произнес наконец следователь.

Но Тимофея уже не было. К этому разговору он готовился всерьез и тщательно, предварительно смазав петли подъездной двери и выкрутив одну из лампочек. Договаривая последние слова, он уже открывал дверь – и растворился в темноте.

Гарду взяли, и улики при нем тоже.

А пацанов, сдавших Тимофея этому ворюге, парень отловил по одному и избил каждого – без сантиментов, жестоко, не соблюдая никаких правил, хотя все трое были на несколько лет его старше. Поджидал, бил сзади бутылкой по голове и, когда они падали, мутузил ногами так, что никто и не понял, кто и за что их отделал. Все в больничке отлеживались.

Может, и не поняли, но Тима больше никто из них не тревожил – бояться стали.

А потому что он практически перешел точку невозврата! В свои двенадцать лет он был уже почти беспредельщик – жестокий, отвергающий любые общественные и социальные правила и мораль, по-звериному быстрый, опасный, он не боялся смерти и не щадил ни людей, ни себя. И если ввязывался в драку, ему было пофигу, сколько противников против него и каков будет итог, – теперь он всегда бился насмерть. И от этой его одержимости противник неизменно отступал – пугался ужасно!

И Тим уже отчетливо понимал, что ничего иного, кроме криминального пути, ему не светит, но так же четко Тимофей решил для себя, что раз так получилось, то он станет в криминале самым крутым авторитетом! Все! Он уже точно знал, куда шел по жизни!

И тут случилась с ним Катька.

Что-то еще оставалось и теплилось в нем человеческое, не угробленное до конца, – Тим любил дедов и жалел мать, старался помочь ей и, бывало, приходил в столовую, где она работала уборщицей после того, как ее уволили с работы, и помогал ей прибраться. Старался защитить ее, спрятать, когда у отца совсем крышу срывало и тот зверел.

Вот так однажды Тимофей пришел домой в разгар отцовского пьяного дебоша, вступился за мать и сам попал под раздачу. Тимофей уже давно привык переносить боль, синяки, травмы и побои, но в этот раз ему досталось очень сильно. Он все-таки сбежал, смог заскочить в соседний подъезд и свалился между этажами на площадке, не в состоянии больше двигаться.

Вот там его и нашла девятилетняя девчонка, внучка известной всему дому бабки Александровой. Забитая, затюканная совершенно девочка отчего-то вдруг решила ему помочь. Затащила к себе и спрятала под кроватью бабки, уехавшей на лето на дачу. И лечила его три дня.

Тимофей просто шок испытал от такой непонятной человеческой доброты и настоящего геройства – девчонка-то подставлялась сильно. Если бы соседка, что за ней присматривала, обнаружила Тимофея, Катьку бы сразу отправили в интернат.

И тогда он принял решение – она теперь его родной человек, и он берет на себя всю заботу о ней. Они одна семья. И девчонка согласилась!