Ева Модиньяни - Единственная наследница
– Я ничего не выдумываю, – сказал он абсолютно серьезно, – ты только взгляни на него. У него же явно распухло лицо.
Мария внимательно посмотрела на малыша.
– И правда, кажется, вспухло, – вынуждена была признать она.
– Что же нам делать? – встревоженно спросил Немезио.
– Не знаю, – растерянно сказала она.
– Нужен врач, – заметил Немезио, с горечью глядя на гостинцы, уже забытые на столе, на которые он потратил все гроши, что нашлись у него в кармане.
– Но у тебя же, – воскликнула Мария, уловив этот взгляд, – у тебя ведь нет ни чентезимо.
– Это неважно, – отмахнулся он так, словно для него это все пустяки.
– Если бы ты не потратил все, мы бы не оказались в такой ситуации, – сказала Мария, кусая губы. От страха за ребенка она готова была разреветься.
С улицы доносились веселые голоса и звуки дудок. Там люди веселились на празднике.
– Я тебе сказал, это неважно. – Немезио посмотрел на ящик с углем – он был почти пуст. – Моя мать приходила? – спросил он, заметив на печке эмалированную кастрюлю.
– Приходила, но дело не в этом, – ответила Мария, с нарастающим беспокойством глядя на сына. Ей казалось, что хорошенькое личико Джулио опухает у нее на глазах.
– Пойду искать врача. – Немезио вышел, даже не надевая пальто, и бросился вниз по лестнице как сумасшедший.
Мария знала, где он возьмет деньги, чтобы заплатить доктору: у Перфедии, у своего друга-пекаря, но именно эти постоянные займы у него, походившие на нищенство, были ей отвратительны.
Через полчаса вернулся Немезио с врачом, с ними были и Перфедия с Бьянкой.
– Ничего страшного с этим молодым человеком, – сказал врач, внимательно осмотрев ребенка. Это был мужчина лет пятидесяти, со спокойным взглядом много повидавшего человека.
– Что с ним? – спросила Мария, немного успокоившись уже самим присутствием доктора.
– Свинка, – улыбаясь, ответил тот. – Банальнейшая свинка.
– Что я должна делать?
– Ничего. Держать его в тепле, хорошо укрыть, натирать понемногу этой мазью, которую я выпишу, и ждать, пока болезнь сама пройдет.
Он вымыл руки в тазике и вытер их чистым полотенцем, которое Мария достала из ящика специально для него. Он был так любезен, что задержался, чтобы выпить стаканчик и поговорить о празднике, о снеге, о погоде, но, когда Немезио попытался перевести разговор на политику, доктор попрощался и вышел.
Мария посмотрела на Перфедию.
– Я уже расплатился, – кивнул пекарь успокоительно.
– Мы вам отдадим, – сказала Мария, покраснев.
– Ну о чем ты думаешь, – ласково прервала ее Бьянка.
– Сегодня ты мне, завтра я тебе, – сказал Немезио, обращая все в шутку. Теперь, когда опасность миновала, он снова повеселел.
– Всегда сегодня, – съязвила Мария, – и всегда тебе. Когда друзья вышли, она уложила ребенка в ивовую корзину и вернулась к прерванному разговору.
– Как только Джулио поправится, – сказала она, – я ухожу.
– Давай поговорим, когда он поправится, – поморщился Немезио. Он взял два куска угля, открыл кочергой железную дверцу печки и бросил их в ее раскаленное нутро. Мария подождала, пока муж закончит эту несложную операцию и, встав напротив него и глядя ему прямо в глаза, сказала:
– Я не собираюсь дискутировать по этому поводу с тобой. Я только сообщаю тебе, что я намерена сделать.
– А ребенок? – спросил он гневным тоном.
– Ребенок уедет со мной.
По улице с грохотом проехала повозка уборщика снега.
– А как ты думаешь прокормить его?
– Я буду работать.
Она раздельно сказала эти три слова, и Немезио прекрасно понял их смысл.
– Ты хочешь сказать, что я не в состоянии прокормить своего ребенка?
Мария усмехнулась.
– Разве ты не понимаешь, что сам ты большой ребенок? – Она говорила без обиды, без возмущения, как о чем-то, что невозможно исправить, что нужно принимать как есть.
– Поговорим завтра, хорошо? – Сила и решительность, которые так ярко проявлялись у него вовне, у Марии были внутри. И сейчас, когда он пытался не очень уверенно ей возражать, он видел, что в ее блестящих светло-карих глазах таилась бесповоротная решимость, та самая, которую он ощутил, когда, еще девушкой, она уехала с ним, несмотря на проклятия матери.
– Больше нам говорить не о чем, – заключила Мария, дотронувшись до его лица с синяками и ссадинами. – Одного сумасшедшего циркача в семье достаточно, тебе не кажется?
Было маловероятно, чтобы она передумала: последняя капля переполнила чашу.
– А пока ты будешь пропадать на работе, – спросил он, – с кем останется Джулио? – Они сидели по разные стороны стола, в центре которого горела керосиновая лампа.
– С моей матерью, – ответила Мария. – Она не хочет видеть тебя, но ребенка примет, как собственного сына.
– А если я по-настоящему устроюсь? – спросил он вызывающе.
– Сначала сделай это, а там видно будет. – Она смотрела на него грустным и трезвым взглядом матери, имеющей умного и способного сына, который, однако же, плохо учится и потому никак не может закончить школу.
– Но если я найду постоянное место? – настаивал он.
– Я по-прежнему твоя жена, – сказала она. – Ведь ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя.
– И все будет как прежде? – Он улыбался, но ему хотелось плакать.
– Знаешь, Немезио, что-то сломалось у нас, – искренне сказала она, – и притворяться, что все так же, как раньше, было бы нечестно. Это не значит, однако, что нельзя восстановить прежнее равновесие. Но тут пусть решает судьба. – Она в последнее время много читала и стала лучше выражать свои мысли. Этим она была обязана Немезио.
– Договоримся, что пока ты возвращаешься в Милан к своей матери, а как только я найду постоянную работу, я приеду за тобой.
– Как только ты найдешь постоянную работу, – уточнила она, – мы вот так же сядем за стол и снова поговорим об этом.
Мария ожидала, что будет труднее убедить его, и у нее возникло подозрение, а не скрывается ли за этой разумной уступчивостью неосознанное желание освободиться от семьи. Они спали в одной постели, но уже много дней не занимались любовью, потому что Марии, удрученной заботами, было не до этого, да и Немезио возвращался по вечерам слишком поздно. К тому же она боялась нового зачатия, помня историю его матери, рожавшей год за годом подряд двадцать лет.
На другой день, гораздо больше, чем у ребенка, вспухло лицо у самого Немезио, и явно не от полученных в драке ударов.
– Но… что это с тобой? – поразилась Мария. Немезио схватился руками за голову и пошел к зеркалу.
– Я похож на Бенито Муссолини, – сказал он, выпятив грудь и жестикулируя точно так же, как этот диктатор во время своих речей в палаццо Венеция. – Смотри, какая мощная нижняя челюсть.
