Марти Леймбах - Умереть молодым
Притянув к себе, целует в шею.
– Пытаешься соблазнить меня, – говорю я с улыбкой.
– Может быть, – отвечает он, – но совсем не так, как тебе кажется. Хочу соблазнить тебя, чтобы ты вспомнила, как мы были вместе, как любили друг друга. Хочу, чтобы ты проснулась как-нибудь ночью, совсем одна, и услышала бы, как шуршали простыни на моей постели, и тебе стало бы тоскливо без меня.
Прижимаю пальцы к его губам. Смотрю на этого человека, который потратил на меня столько душевных сил, и меня переполняет чувство вины, хочется попросить у него прощения.
– Гордон… – начинаю я, собираясь сказать что-то ласковое. Но голос не подчиняется мне, чего-то в нем не хватает. Подыскиваю нужные слова, но вижу, что внутри у него уже что-то оборвалось, – и замолкаю. Он отворачивается от меня, разглядывая носки своих ботинок. Тяжело вздыхает.
– Ты уже не со мной: улетела туда, где, как ты считаешь, твой дом, твое место, – говорит Гордон, отпуская меня.
Возвращаться домой тяжело. На дороге гололед, плохая видимость. Снег облепил лобовое стекло там, где не достают «дворники». Включаю обогреватель лобового стекла, но стекло тут же запотевает, приходится протирать его ветошью. Мне кажется, что я проехала не девять миль, а все девяносто; я как выжатый лимон, хотя всего только полночь. Устала от танцев. Каблук правой туфли застрял в коврике машины. Когда наконец добираюсь до дома, у меня еле хватает сил, чтобы выбраться из машины на тротуар. Так устала, что медленно бреду к парадной двери, хотя снег просто обжигает мои босые ноги холодом.
С трудом поднимаюсь по ступенькам. Не надо было столько пить. Только после трех попыток попадаю ключом в замочную скважину. Поначалу мне кажется, что ключ не поворачивается в замке по моей вине. Потом соображаю, что нижний замок открыт. Дверь заперта изнутри на задвижку. Стучу в дверь, жду, когда Виктор ответит, но в комнате тихо. Опять стучу, потом изо всех сил колочу в дверь. Зову Виктора. Прижимаюсь лицом к узкой щели под дверью. То самое, о чем думала. Газ. Теперь я кричу. Барабаню в дверь. Стучу коленом, при этом одна туфля сорвалась с ноги и летит вниз. С такой силой налегаю на дверь всем телом, что не удивилась бы, если бы она зашаталась или треснула пополам.
– Ты не имеешь права так делать! – ору я. – Нельзя так! – Я охрипла от крика. Вконец обессиленная, опускаюсь у дверей на пол, плачу, меня бьет озноб, колочу пятками по полу, кусаю пальцы. Вновь и вновь зову Виктора. Без конца повторяю его имя. Бессмысленно твержу: «Нет, нет, нет», – как будто меня кто-то услышит.
Потом изнутри до меня доносятся какие-то звуки. Хрипло, по-обезьяньи, визжу.
Виктор медленно открывает дверь, ядовитый запах газа вырывается на лестничную площадку. Он стоит передо мной, обнаженный по пояс, отцовские брюки подпоясаны ремнем.
– Я тебя убью! – ору я, прыгая на него. Он отступает в комнату, и мы оба сваливаемся на пол: я – сверху; колочу его, дергаю за волосы. Он сначала слабо сопротивляется, но быстро сдается. Получив сильный удар в живот, в ответ даже не напрягает мышц. Приподнявшись, дотягиваюсь до бокала с вином, стоявшего на кофейном столике, и сбрасываю его на пол. У него только отваливается ножка, тогда хватаю его и еще раз бросаю на пол, – он разлетается на тысячи мельчайших кусочков.
– Мы перебили уйму вещей, – говорит Виктор. Я сжимаю его в объятиях, он убаюкивает меня, нежно прижав к себе. Водит руками по моей спине, как будто ищет что-то.
– Прости, Виктор, прости, – глажу его по животу, в который ударила с такой силой и который так болел сегодня вечером. Покрываю поцелуями мягкую кожу, веснушки, столь памятные мне, плоскую, темную впадинку. Перед глазами с бешеной быстротой проносятся тысячи образов, помню до мельчайших подробностей, как выглядел Виктор раньше, когда мы любили друг друга. Прижимаюсь щекой к его животу. Сжимаю в объятиях его бедра. Жгучая боль, как молния, пронизывает мое тело, я издаю дикий вопль.
– Если останемся здесь, умрем оба, – говорит Виктор.
Усаживаемся рядышком в вестибюле, касаясь друг друга коленями.
– У меня была надежда, что ты все-таки сбежишь с Гордоном, – говорит Виктор.
Он не смотрит на меня, взгляд его сосредоточенно устремлен вдаль, куда мне нет доступа.
– Когда ты догадался?
– Не знаю. Не могу назвать точный день или час. Просто как-то раз мы были у него, я поднял глаза, а ты стояла с ним рядом, – кажется, делала на кухне сэндвичи. И ты посмотрела на него с тем же выражением, с каким раньше смотрела на меня. И я подумал: «Все понятно, они любовники».
На стене, подвешенная на двух крючках, светится неоновая трубка. Она непрерывно мигает и жужжит, как будто в ней насекомое. У меня полная пригоршня мелких монеток, которые я изо всех сил бросаю в трубку, но все время промахиваюсь.
– Ты не сердишься? – спрашиваю я.
– Сержусь? – Виктор с таким удивлением смотрит на меня, будто у меня выросли жабры, и говорит: – Ты понимаешь, Хилз, что я с тобой сделал? После всего что случилось, я люблю тебя, и умираю, и вдребезги разбиваю наши сердца. – Он смотрит в сторону. – Ты хочешь, чтобы я сердился на тебя? О Господи, Хилари, это невозможно!
– Если ты знал о Гордоне, тогда почему молчал?
– Боялся, что ты порвешь с ним, – отвечает Виктор и добавляет тише: – или оставишь меня. Боялся и того, и другого, не знаю, чего больше.
Подбрасываю монетки на ладони: пятицентовики, пенни, четвертаки. Смотрю на них, не понимаю, что это деньги, как будто они часть того мира, который я покинула давным-давно и уже успела забыть о его существовании.
– Тебе нужно лечь в больницу, – говорю я.
– Нет, дитя мое. Никаких больниц.
– Подожди до конца Рождества, Виктор, почему мне нельзя провести с тобой Рождество?
– Лейкемия, – объясняет он. – Поражен спинной мозг.
– Рождественские праздники всего девять дней.
– Мне могут сделать пересадку спинного мозга, но, как правило, это не помогает. И это страшно болезненно, Хилари. – Виктор закрывает глаза. Вздрагивает. – Боли уже начались.
– Я приготовила тебе подарок. Храню его у миссис Беркл. Ничего особенного. Первое издание «За гранью добра и зла». – Вытираю глаза рукавом его рубашки. Переспрашиваю: – Спинной мозг?
– В больнице мне попытаются удалить все клетки спинного мозга, и нормальные, и пораженные лейкемией. Загонят в таз иглу и будут вытягивать спинной мозг, – рассказывает Виктор. Приподняв бровь, искоса бросает на меня взгляд. – Ты купила для меня Ницше?
– Как же ты все это представлял себе? Я вернусь поздно ночью и обнаружу твой труп? Черт бы побрал тебя, Виктор! – В моем голосе появляются скулящие ноты. Слова с трудом пробиваются сквозь стиснутые зубы.
