Наталья Сафронова - Мозаика любви

— Войдите, — крикнул он по-французски по традиции последних дней.

Дверь приоткрылась, и на пороге появилась живописно замотанная шарфами, увешенная пакетами энергичная, как профсоюзный деятель, Ольга Дариенко.

В следующие полчаса бывшая одноклассница и эстрадная артистка поставила и сыграла «моноспектакль» под названием «Визит дамы к больному другу». Ольга произвела его осмотр, проверила действия врачей, раскритиковала вид из окна и качество постельного белья. Лобанов чувствовал себя в этом спектакле поочередно то реквизитом, когда она жестом милосердия клала ему руку на лоб, то статистом, когда жевал домашние пирожки, то публикой, когда, вызвав медсестру, синьора требовала немедленно вымыть в палате пол. Все представление сопровождалось бурными монологами и эффектными жестами. В финале Ольга взбила ему подушки и, с кротким видом присев на краешек кровати, спросила задушевным голосом:

— Ну как ты себя чувствуешь?

Анатолий наградил ее бурными аплодисментами и обещал бросить свои химикаты в Москве и стать ее личным импрессарио в Италии.

— Как ты могла уйти со сцены, Дариенко? — упрекнул он подругу.

— Ой, оставь это! Из меня все соки выжали, пока я работала. Бары, варьете провинциальные, ночью выступление, днем — переезд. Страшно вспомнить, — отбивалась артистка.

— Но аплодисментов-то хочется! — возразил Лобанов.

— Не любой ценой. Кстати, правда, что в Москве недвижимость все время дорожает? — Ольга рассуждала с практичностью итальянской домохозяйки.

— Да, за год подрастает процентов на тридцать, может, и больше, — подтвердил Анатолий.

— Может, мне пока не торопиться продавать квартиру? — испугалась она.

— Если тебе срочно деньги не нужны, тогда жди. Судя по твоему появлению, ты от бывшего мужа бумаги получила? — предположил Лобанов.

— Нет, его мой адвокат пока не нашел, я просто приехала повидать тебя на больничной койке. Так мне продавать или нет? — вернулась Ольга к животрепещущей проблеме.

— Только если что-то срочно покупаешь, — посоветовал опытный в обращении с собственностью Лобанов и неожиданно предложил: — Давай-ка мы с тобой, выпьем за встречу на чужбине. У тебя пирожки кончились?

— Нет, я тебе только первую порцию скормила. А что пить будем?

— Виски из «дюти-фри», у меня осталась бутылка, — предложил больной.

Со слаженностью, которую не разрушили годы разлуки, они организовали симпатичный выпивон на тумбочке. Приняли по первой за встречу, и Ольга, задумавшись, сказала:

— Никогда не догадаешься, что мне это напоминает.

— Тоже мне загадка! — усмехнулся Толя. — Это напоминает тебе больницу, куда ты попала перед свадьбой.

— Лобанов, откуда ты это можешь знать?! — От изумления Ольга чуть не поперхнулась.

— Не буду тебя томить. Подруга твоя рассказы начала писать про всех нас. И про твою свадебную фотографию тоже написала, и как у тебя в изголовье на тумбочке коньяк пили со свадебного стола. Правильно?

— Танька, что ли? — тоже проявила прозорливость Дариенко и попросила: — Мне почитать-то дайте! А то я не в курсе, что там у вас происходит.

— Если напечатают, прочтешь. Пока это был секрет, — пояснил одноклассник.

— Ну, ты-то читал, а мне, почему надо ждать? — возмутилась героиня рассказа.

— Я в подарок получил один экземпляр на Новый год, — ответил Толя.

— Значит, у вас роман все-таки начался? — понимающе вздохнула синьора Пачолли.

— Начался или кончился, это не важно, давай выпьем за наши дороги, которые то ли мы выбираем, толи они нас выбирают, — предложил больной, разливая виски. Воспользовавшись тем, что жующая Ольга временно замолкла, Лобанов задал волновавший его вопрос:

— Ты можешь мне что-нибудь рассказать о Татьянином муже или отце ее дочки, если она за него не выходила? Я из Таньки не мог ничего вытянуть. А мне хотелось бы разобраться.

— Могу, конечно, но зачем тебе? Если у вас все хорошо, то прошлое ни при чем, а если ты с ней вместе не хочешь быть, то к чему эти подробности? Повод для расставания в настоящем имеется лучше, чем в прошлом.

— Не мудри, мать, рассказывай, а я сам разберусь с прошлым и настоящим, — твердо велел Лобанов и протянул Ольге следующую порцию виски. Она заметила этот жест и рассмеялась:

— Мак, ты что, напоить меня хочешь, чтобы Танькины тайны узнать? С ума сошел, надеюсь, от любви? Давай за нее выпьем, и я тебе скажу, что знаю, ничего в этой истории ужасного нет, только противное, — и, чокнувшись с Лобановым, синьора выпила, продемонстрировав неутраченную московскую сноровку, затем продолжила: — После школы мы виделись редко, но друг через друга узнавали о свадьбах, детях и прочих житейских подробностях. Первой родила Михайлова, так мы по очереди бегали на дочку ее смотреть, так интересно было настоящего младенца увидеть. Татьяна ничего про личную жизнь не рассказывала, больше нас слушала. Когда учиться большинство закончили, мы стали чаще встречаться. Татьяна появлялась одна, но ее стал провожать и встречать с наших сборищ кавалер. Он был явно старше нас и казался нам стариком. Парни Татьяну все время подкалывали, мол, где ты взяла этого «папика»? Она сказала, что это то ли ученик, то ли помощник ее отца. Мы тогда новую программу сделали, и я позвала всех на премьеру. Татьяна явилась с этим типом, он ее все время за руку держал, и объявила, что приглашает нас на свадьбу. Я не была — гастроли, но народ рассказывал, что гуляли в ресторане «Берлин». Он еще существует? — спросила Ольга, прерывая рассказ.

— Да, но теперь называется «Савой», как раньше. Давай без подробностей, синьора, — попросил Лобанов.

— Я всех подробностей и не знаю, — успокоила словоохотливая Ольга. — У них своя квартира появилась у первых, но нас туда не звали. Девчонки обижались, ведь собраться вечно было негде. Думали, что Татьяна зазналась, она на телевидении тогда начала работать, но дело было не в ней. Муж, я не помню, как его зовут, своей любовью Татьяну совсем затиранил. Я это поняла, когда заехала к ним на свою свадьбу звать. Они уже года два как были женаты, так он словно молодожен обалдевший, только о своей жене и говорил. Мы приехали неожиданно, стали на стол собирать — майонеза на салаты не оказалось. Она просит его как-то неуверенно: «Сходи в магазин», а он, твердым тоном, глядя ей в глаза: «Ты со мной пойдешь». Так и ушли, оставив нас на хозяйстве. Я потом Таньку стала упрекать, что она смылась и заставила меня салаты резать, а она со слезами: «Он меня так любит, что ни на минуту не оставляет одну». Я говорю: «Радуйся!», а она: «Я так ребенка хочу, но не получается».