Дженнифер Уайнер - Все девочки взрослеют
— Я доброволец.
Разве я кажусь достаточно взрослой, чтобы здесь работать? Чтобы вообще где-нибудь работать? У девочки была светло-коричневая кожа, два пышных хвостика и большие круглые карие глаза. Под комбинезоном — кофта в розовую и белую полоску. Я ей дала лет десять-одиннадцать.
— Ты смешно говоришь, — заметила девочка.
— Ничего подобного!
— Нет, смешно. У тебя такой голос… вот такой, — низко и скрипуче закончила она.
Я быстро проверила, на месте ли слуховой аппарат. Затем сложила посудное полотенце и аккуратно повесила на ручку духовки.
— К твоему сведению, у меня просто хриплый голос. — Я старательно выговаривала все звуки. — Но не смешной.
— Ты носишь слуховой аппарат? Моя бабушка тоже носит.
Супер. Я потянула себя за волосы и нахмурилась.
— Ты болеешь? — спросила я.
Если она болеет, если у нее рак или другая ужасная болезнь, если пышные хвостики — всего лишь парик, я, так и быть, прощу ее. Но если нет, отправлюсь прямиком к Напомаженной Дебби и буду настаивать на другом задании.
— Не я, — ответила девочка. — Мой брат. Ему делают химию.
— Ясно.
— Наверное, он умрет, — добавила девочка.
— Ясно. — Я снова потянула себя за волосы.
Напомаженная Дебби вошла в кухню.
— Кара, ты доделала домашнее задание?
— Ага, — вздохнула Кара.
— А я помыла посуду, — сообщила я.
— Отлично! Спасибо!
Было видно, что Дебби безуспешно пытается вспомнить мое имя.
— Знаешь что? — произнесла она. — Я забыла показать тебе Дом!
— Можно я покажу? — вызвалась Кара.
Дебби подняла брови. В коридоре снова зазвонил телефон. Входная дверь открылась и закрылась.
— Ну, если хочешь…
— Конечно, с удовольствием, — сказала Кара. — Можно подумать, мне есть чем заняться, — пробормотала она.
Кара направилась по коридору к лестнице. Я последовала за ней.
— Столовая.
Кара указала на помещение с длинным столом, на стенах красовались детские рисунки в цветных пластмассовых рамках.
— Комната отдыха.
В комнате было множество разномастных диванов, большой телевизор и рисунки, сделанные цветными мелками и пальцами. Я заметила на стене несколько табличек. Наверное, благодарности людям, пожертвовавшим диваны и телевизор.
— Ванная.
В ванной пахло какой-то химией. По бокам от унитаза были приделаны стальные поручни. В углу рядом с обычным мусорным ведром стояло красное пластмассовое с табличкой «Биологическая опасность». Рядом с зеркалом висело печатное предупреждение о необходимости мыть руки.
— Игровая комната.
Высокие окна, под ними скамейки. Несколько диванов. Маленький кукольный театр в углу, рядом картонный ящик с ветхими карнавальными костюмами, кресла-мешки и полные полки книг. Низенький столик с тремя стульчиками, на нем — цветной картон и детские ножницы. На металлической стойке в углу — компьютер.
«Где родители Кары? — размышляла я. — Почему она здесь совсем одна?»
Я взглянула на компьютер, и у меня появилась идея.
— Слушай, — небрежно бросила я. — Ты не в курсе, он подключен к Интернету?
Кара пожала плечами и одновременно кивнула.
— Как думаешь, можно мне быстро послать письмо?
Снова кивок-пожатие. Кара опустилась на красное кресло-мешок и уставилась на меня. Я заняла кресло с колесиками и пощелкала мышкой. Компьютер ожил. Я вспомнила, как Брюс, сажая Макса в машину, поцеловал его в лоб, как Тайлер стоял на биме и мать прижимала его к груди, а отец обнимал за плечи. Вспомнила санки в нашем гараже, мамино имя, написанное на одной из дощечек незнакомым почерком, дедушкин голос с кассеты.
Я свернула страницу Дома Роналда Макдоналда, украшенную фотографиями счастливых здоровых семей, и вошла в свой почтовый ящик.
Кара следила за мной с кресла-мешка.
— Кому ты пишешь? — полюбопытствовала она. — У тебя есть парень?
— Нет.
Я открыла еще одно окно и попыталась угадать адрес своего загадочного дедушки. У Хирургического центра Беверли-Хиллз роскошный сайт с видеороликами самых популярных процедур и интервью с хирургами. Но я не стала на них отвлекаться. На странице «Наши врачи» нашлась фотография доктора Лоренса Шапиро. Курчавые седые волосы, серебристая бородка… это он был в альбомах бабушки Энн, только моложе. Такие мужчины не ставят дочерей на весы перед семьей, не бросают в них коньки, не называют жен коровами. Такие мужчины ласково и терпеливо читают сказки маленьким девочкам.
Я нажала на ссылку «Написать нашим врачам» и напечатала: «Уважаемый доктор Шапиро, меня зовут Джой Шапиро Крушелевански. Мою мать зовут Кэндейс, и я думаю, что, возможно, она ваша дочь».
Я смотрела на экран. Курсор мигал. Я стерла слово «возможно».
«В ноябре у меня бат-мицва. Если вы действительно мой дедушка, я хотела бы вас пригласить. Церемония состоится в Центральной городской синагоге в десять утра. Затем торжественный обед. Если вы укажете адрес, я с удовольствием пришлю приглашение».
Я подписалась: имя и моя электронная почта. «Не очень хороший человек», — сказали мама и тетя Элль. Но, может, они ошиблись? Может, на кассете он настоящий? Или время его изменило? Может, я представлю его всем на своей бат-мицве? «Это мой дедушка». Не «Это мой, гм, Брюс» или «Это мой отец» — и объясняй потом, что не родной. Или «Это Мона — партнер моей бабушки». Мне не придется ловить странные или чрезмерно дружелюбные взгляды. Все просто, искренне и мило: «Это мой дедушка».
«Постскриптум, — добавила я. — Извините, если вы не тот доктор Шапиро и не отец Кэндейс Шапиро». Я отправила письмо — словно камень с души свалился.
— Ну, чем займемся? — обратилась я к Каре.
— Почему ты смешно говоришь? — вернулась она к прежней теме.
Я пересела на желтое кресло-мешок, напротив Кары.
— Я родилась на два с половиной месяца раньше срока. Мои слуховые нервы не успели достаточно развиться. Но люди прекрасно меня понимают.
— А!
В розовом носке Кары зияла дырка. Мы обе с минуту смотрели на нее. Кара просунула в дырку большой палец.
— Ты здесь посещаешь школу? — поинтересовалась я.
— Учитель сам ко мне приходит.
— Ясно.
Я еще какое-то время наблюдала, как Кара просовывает в дырку другой палец. У нее были длинные зазубренные ногти, словно никто не стриг их неделями.
— Слушай, может, не надо, — не выдержала я.
Она пожала плечами.
— У меня есть другие носки.
Я обратила внимание на часы на стене. Половина пятого, значит, осталось еще полтора часа.
— Тебе здесь нравится?
