Иосиф Гольман - Авдотья и Пифагор
– Немедленно в бухту Радости! — орал он в трубку. — Поднимай вертолеты, танки, линкоры — что хочешь! Только спаси ребят!
Майор был толковым офицером — бестолковые тут долго не живут. Задав пару вопросов, он не стал терять времени и, дав отбой, немедленно отдал необходимые приказы.
Уже садясь в кабину «Сессны», Антонио услышал еще один выстрел. Это его никак не взволновало. Просто допрос окончен. Все трудности для парня остались позади.
Да и заботило губернатора сейчас другое. Только бы успеть в эту чертову бухту! Только бы успеть!
Решив не терять времени на заправку — расстояния небольшие, — он включил мотор и, не особо выбирая направление, пошел на взлет.
…После случившегося счастья Пиф некоторое время лежал неподвижно.
Очнулся от прикосновения Дуниных пальцев. Она стояла над ним на коленях, обнаженной грудью почти касаясь его тела.
– Ты точно еще меня любишь? — встревоженно спрашивала она.
– А как может быть иначе? — поразился вопросу Пиф.
– Ну, когда парни долго хотят, а потом получают… — озвучила свои сомнения Дуняша.
Нет. Это определенно невозможно!
Она все-таки коснулась грудью груди Пифа. Он обнял ее и вновь, нежно, но уверенно перевернул на спину. Пожалуй, это был самый убедительный вариант ответа на ее вопрос…
Потом уже все было спокойнее.
Они, не одеваясь, пошли в глубь острова, на журчащий звук ручья. Кого здесь стесняться — на несколько километров вокруг ни одного человека.
Ручей оказался больше похож на крошечную речушку. Даже искупаться смогли в чистейшей, довольно прохладной воде: в одном месте было чуть поглубже, и, держась руками за нависающий корень дерева, получалось почти «плыть» против довольно заметного течения.
Потом ели красную сладкую ягоду. Названия так и не запомнили, но точно знали, что есть ее можно, — Имельда лично проводила им ликбез в ближайшем лесу. Ягода была не только сладкой, но и сочной. А собирать ее мог даже самый ленивый, так как росло это чудо гроздьями, почти как виноград. Может, это и есть виноград, только какой-нибудь дикий?
Потом разглядывали зверя. Маленький, с человечьим лицом, сидел на невысоком дереве, цепко держась за ствол тонкими пальчиками. Не боялся, не убегал, тоже с интересом рассматривал обнаженных людей.
Обезьяна или лемур? А водятся здесь лемуры? Черт, живут тут уже не первую неделю, а толком ничего про остров не знают. Вот ведь дураки!
Потом снова любили друг друга.
– Ты так быстро израсходуешься, — предостерегла друга Дуняша.
– Я займусь спортом, — пообещал Пиф. — С завтрашнего дня.
– Я решила школу танцев открыть, — сказала Дуня. — Поможешь?
– Конечно, — ответил Пиф.
Нельзя сказать, чтоб он очень любил танцы, но он очень любил, когда его Дунька была им довольна.
Потом вдруг сообразили, что так, голые, и ходят. Решили искупаться и одеться: Антонио мог прилететь за ними в любую минуту.
Когда вышли на берег, к вещам, сначала ничего не заметили. Лишь начав одеваться, услышали страшно знакомый голос.
– Ну, здравствуйте, товарищи!
Голос был действительно знакомый и страшный.
Когда Марат вышел из-за дерева, он был похож на зомби. Вроде молодой, сильный, а какой-то… неживой. Зато Озеров был вполне живой: выставил автомат, палец на спусковом крючке, не оставив Пифу ни малейшего шанса.
– Дуня, оденься! — приказал Кураев: ему не нравилось, что Иван краем глаза пялится на его жену. Пусть лучше следит за этой тварью, Пифом.
Дуняша молча оделась.
Пиф тоже натянул шорты. Странное дело, он не очень испугался. За Дуньку боялся — вдруг у бывшего мужа совсем крышак съедет от ревности. За себя — нет.
– Ну и как тебе было? — спросил Марат свою бывшую жену.
– Что было?
– Не придуривайся, — оборвал ее Кураев. — Вы что, голые в библиотеку ходили?
– Мне было хорошо. — Дуняша вдруг выпрямилась и с нескрываемым вызовом посмотрела на Марата.
Его лицо перекосилось.
– Ты пожалеешь об этом, — прошипел он, доставая пистолет.
– Ты что, совсем озверел? — Вот теперь Пиф испугался по-настоящему.
Он уже готов был броситься на Марата, но того удержал Озеров.
– Не надо, Марат Станиславович, — негромко сказал он. — Потом будете переживать.
– Переживать буду, — согласился Кураев-младший.
Теперь из него как будто выпустили воздух.
Не меньше минуты все молчали.
Потом Кураев вновь начал приходить в себя. И вновь на глазах набирался больной ярости.
– Я буду еще больше переживать, зная, что он ее…, — матом обозначил ненавистный процесс Марат.
– Мертвые этим не занимаются, — утешил шефа Озеров. — Если и грохнуть кого, то доктора. Ее не надо, в психушку потом попадете.
– Тебе бы действительно лечиться, Марат, — неосознанно вырвалось у Пифа.
Он вовсе не хотел обидеть или спровоцировать своего соперника — просто он даже в такой ситуации не перестал быть врачом. Тем не менее фраза отвлекла Марата от жены.
«И слава богу», — успел подумать Пиф.
– А ты что, смерти совсем не боишься? — болезненно ухмыльнулся Кураев.
Пиф задумался на секунду. И действительно не обнаружил в себе страха смерти. Может, потому что Марат явно был болен. А Пиф был доктор. Может, потому что здесь он был на своем острове, а Кураев с Озеровым, несмотря на все свои автоматы, были пришельцами.
– Не боюсь, — честно сказал Пиф.
– Давай проверим? — болезненно засмеялся Кураев и нажал на курок. Пуля, взвизгнув, зарылась в песке у ног Пифа. — Теперь страшно?
– Дурень ты, — грустно сказал Пиф. — Так ничего и не понял.
Пистолет снова выстрелил, а по правой ноге Светлова потекла кровь.
– Не-ет! — закричала Дуняша и выскочила перед Пифом, закрыв его собой.
– Так даже лучше, — ухмыльнулся Кураев. — Как в песне: «И одною пулей он убил обоих и бродил по берегу в тоске».
Марат перестал улыбаться и, невзирая на протесты Озерова, вновь поднял оружие.
– Стой же, придурок! — опершись на здоровую ногу и выходя из-за Дуняши, сказал Пиф.
– Что, наконец стало страшно? — улыбнулся Марат.
– Не вздумай в нее стрелять!
– А ты можешь мне помешать?
– В ней — твой ребенок.
Вот теперь наступила настоящая тишина.
– Он врет? — спросил Марат Дуняшу.
– Он врет, — подтвердила та.
– Я так и думал, — сказал Марат. Но видно было, что он так не думал.
– Марат Станиславович, отстрелите ему яйца — и поехали!
Иван был в курсе мечтаний своего босса. К тому же Озеров начал волноваться — не очень здорово быть в опасном деле на стороне сумасшедшего (а то, что Кураев-младший потихоньку теряет рассудок, понимали все участники драмы).
