Екатерина Каверина - Цвета счастья
— Что тут сказать, — тихо произнес Панков и сжал в побелевших пальцах конверт.
— Ну уж скажите что-нибудь! — со злостью и укоризной бросила Катя.
— На снимках вы с Сергеем Георгиевичем, это очевидно, — Кате хотелось кричать, что очевидным это стало несколько минут назад, а месяцы до этого Сергей страдал от мысли, что его предала любимая женщина, а она сама сходила с ума в отчаянии, не понимая, как любовь и страсть в один миг могли превратиться в горстку пепла, в ничто. — Фото мы сделали в Марокко и в Питере в «Талионе». С гостиницей вообще повезло — вы решили остаться в последний момент, я один был в отеле и под видом проверки номера поставил камеры, — Панков говорил, обращаясь исключительно к Кате — так ему было легче. — Ну а потом смонтировал фото, ерунда, вставил чужое тело, лицо Докучаева, и дело с концом, — он говорил тихим, монотонным голосом и до Кати словно сквозь пелену доходил смысл слов: сфотографировал, смонтировал, положил в деловую переписку Сергея, потом подтвердил, что снимки настоящие, не монтаж. Десяток слов, несколько не слишком сложных действий — почти сломанная жизнь в результате, не жизнь — жизни, ее, Сергея, Лизы, неродившихся малышей…
— Вадим, зачем? — в наступившей тишине прогремел голос Сергея, суровый прищур, губы вытянулись в тонкую полоску, ноздри раздувались от гнева, сам того не замечая, он крошил на светлый ковер впопыхах взятую сигару. — Зачем вам это было нужно?! Вы были моим самым доверенным лицом, я знал вас почти с детства.
У Панкова был отличный повод соврать, притвориться жадным до денег рвачом, который променял такие старомодные долг, честь, совесть на быстрые и нечистые деньги. Он уже готов был назвать заоблачную сумму своего предполагаемого гонорара, но вдруг остановился и замолчал, снова повисла гнетущая тишина, Сергей отвернулся в злости и отчаянии, Катя смотрела прямо в глаза и укоряла, укоряла…
— Алексей и Жуковы, в основном Женя, — решился Панков, — Вечно второй, постоянный зам и брошенная женщина.
— Я так и знал, — яростно произнес Сергей.
— Гнусная дрянь, — пробормотала Катя.
— Идея была Женина, она нашла ту историю Борисовской и Докучаева, сбежавший жених, брошенная невеста, потом краткие встречи на местных тусовках. Женя просто бредила мыслью вышвырнуть «провинциальную мышку не первой свежести» из твоего дома, — теперь Панков обращался только к Сергею, забыл о субординации и прочей ерунде, видел, как от гнева тот скрипит зубами и невольно сочувствовал Жуковой, Алексею, себе. — Алексей желал навредить, неважно как, потом у него оказались какие-то свои счеты с Борисовской, — Катя вздрогнула, она даже не представляла, где могла перейти дорогу бывшему заму Сергея. — Взрыв на шахте, налоговые претензии, нелепые публикации в прессе о чуть ли не банкротстве компании, подтасованный контракт — тебе все было нипочем: последствия взрыва ликвидировали, с налоговой и прокуратурой уладили, ложь в прессе опровергли. Вот тут Женин план и оказался самым лучшим, уязвить побольнее, а потом ты почти пустил по миру ее отца — они решились. Я не знал ни о чем, узнал потом, по факту. — Сергей мрачно усмехнулся: спасибо за малые радости — верный Панков не хотел лишить его денег — только счастья.
Опять повисла тишина, Катя пошевелилась под пледом, в который ее так настойчиво закутал Сергей, гнев бурлил в ней, требовал выхода, хотелось броситься на Панкова, выцарапать его лживые холодные глаза, но потом она присмотрелась — мужчина был повержен, он постарел за несколько минут своего рассказа — Катя и не думала, что так бывает. Где-то в глубине серо-стальных глаз прятался стыд и страх, а еще сожаление. Она встала с дивана, босыми ногами прошлепала к Сергею и взяла его за руку, по одному разогнула сжавшиеся железной хваткой в кулак пальцы, вложила свою маленькую ладошку в его большую, прислонилась к нему. Сергей стряхнул с себя оцепенение, обнял за плечи, с укоризной посмотрел на ее голые ноги и почти силой усадил в кресло — Катя была рада, что он хоть немного отвлекся. Сергей присел на подлокотник и снова бросил взгляд на Панкова — тот казался маленьким, старым и жалким посередине огромного дивана, как на эшафоте, — некстати подумал Сергей и тоже вспомнил, как молодой Панков напутствовал его перед первым свиданием с девчонкой и возил в травмпункт после драк с одноклассниками.
— Вадим, почему? — совсем другим голосом спросил Сергей, и снова Панков заметался — сказать правду или солгать.
— Никита, — тихо и нехотя начал он.
— Причем здесь твой сын? он же в Америке, учится в Гарварде, — не понял Сергей.
— Он не был никогда в Америке, последние три года Никита кочует из одной наркологической клиники в другую. Гарвард — красивая сказка. Моего сына больше нет, есть опустившийся наркоман, который транжирит деньги и, едва выйдя за порог одной лечебницы, влипает в грязную историю, прежде чем стать пациентом другой. Он разбил Дукатти сына президента Интербанка, катаясь с ним по Тверской, заложил Светины бриллианты, те самые, что подарили твои родители на нашу свадьбу, а однажды так ударил ее, собственную мать, что Свете накладывали швы, — Сергей не мог прийти в себя от услышанного, чудесный милый мальчик и то чудовище, о поступках которого так хладнокровно говорил Панков, но какое все это имело отношение к фотографиям, Алексею и Жене. — Алексей узнал, я пытался замять каждую из Никитиных шалостей, но… — Вадим вздохнул, тяжело и обреченно, — Узнал в самом конце лета, пришел ко мне и заявил, что все расскажет тебе, что Индастриалу с грандиозными планами, биржами и проектами государственной важности не нужен такой работник, как я, что ты расстанешься со мной без лишнего слова. Ты, такой публичный и чистоплотный, и я — отец пропащего наркомана, вора и подлеца. Я не хотел верить, но поверил, последние годы Алексей был в сто крат ближе к тебе, разве можно сравнивать: стареющий офицер и молодой, злой гений от юриспруденции. Мне нужно было все тебе рассказать и уйти, но деньги, постоянно требовались деньги, чтобы хоть как-то удерживать Никиту, он же мой сын, — еле слышно закончил Панков, — спасал империю, а разрушил, не удержал семью…
— Какая банальная, глупая история! — думал Сергей, у Кати по щекам текли слезы. Панков предал, хотел растоптать его жизнь, только вот жизнь самого Панкова уже давно была растоптана.
— Сергей, я уйду, передам дела, оставлю отчеты, только должен тебе сказать: останови Алексея, сам он уже не остановится, и еще — кивок в сторону Кати — в Самаре что-то замышляется, и статьи в прессе, поджог — это только начало.
Панков неловко поднялся с дивана, сгорбившись, зашагал к двери.
