Диана Чемберлен - Любимые дети, или Моя чужая семья

На крыльце мы стащили мокрые костюмы. Он вытащил из ледника у задней двери пару бутылок с водой и бросил одну мне.

– Посидим немного или слишком холодно? – спросил он, садясь в шезлонг.

– Нормально.

Я сел в другой и вытянул ноги, пока свинчивал крышку у бутылки.

Немного не то, что свернуть крышку с бутылки пива, но я прожил в башне только три дня, и не стоило испытывать удачу. А «удача» – это ключевое слово дня. Мы только что услышали от Департамента социальной защиты, что я могу остаться здесь. Мне полагалось ходить в школу, но Маркус меня не заставлял. ПОКА. Я начинал чувствовать себя в безопасности. Мне нравился Маркус. Здорово нравился этот чувак. Я ничего не мог поделать с собой. Я помнил его большую часть жизни, но теперь понял, что по-настоящему никогда его не знал. Он был просто чуваком постарше. Большой шишкой в пожарной части. Но у него была своя история. Полагаю, как у всех. Люди ходят по жизни с толстой темной пленкой, прилипшей к ним, и, пока ее не соскребешь, понятия не имеешь, что под ней скрывается.

Он глотнул воды.

– Как твоя щиколотка?

– Ничего.

Я глянул на свою голую щиколотку. Чуть припухла. Наверное, растянул.

– Все в норме.

– Как твои руки? – спросил он.

– Паршиво, – честно сказал я.

– Мы сумеем взять эту боль в узду, – пообещал он. Он уже назначил встречу с доктором в Уилмингтоне. А пока что я сказал, будто снизил дозу перкосета, но это было только полуправдой. Я пытался, но не мог обойтись без этой штуки.

– Я бы выпил пива, – сказал я, ступая на тонкий лед.

– Тебе семнадцать, – напомнил Маркус. Словно это был логический ответ.

– А сколько лет было тебе, когда ты начал пить? – отпарировал я.

– Тринадцать.

– Вот это да!

Даже я не пил почти до пятнадцати лет, хотя в двенадцать курил травку. Но теперь мои легкие не выдержат курения благодаря очаровательной единокровной сестрице.

– Ты и наркотиками увлекался? – спросил я.

– Совсем немного. Мне нравилось пить. Хороший способ уйти от действительности.

– Расскажи об этом.

Бутылка хрустнула, когда я сделал еще глоток.

– От чего тебе приходилось уходить?

– Чепуха по сравнению с тем, через что пришлось пройти тебе. Мой брат – твой отец – не мог поступить неправильно. А я не мог сделать что-то правильно.

Я зациклился на словах «твой отец», звучавших так странно. Я больше года знал, что Джейми Локвуд – мой отец. Но слова застряли где-то между моими ушами и мозгом.

– Твой отец был одним из истинно праведных людей, – продолжал Маркус. – Знаешь, о чем я? И как же паршиво было иметь такого брата! Он высоко поднял планку. Мои родители считали его следующим далай-ламой.

Я был не совсем уверен в том, кто такой далай-лама, но примерно представлял.

– Я был не так умен. А может, и был, но страдал дислексией и до сих пор страдаю, и школа давалась мне труднее. Я был неуправляем. Плюс у меня не было целей. Амбиций.

– А он?

Я едва помнил Джейми Локвуда и почти ничего о нем не знал. Я обнаружил, что он – мой отец, в день пожара, и весь следующий год ушел на лечение. Так что не было времени для долгих бесед с матерью о ее измене мужу.

– О, черт. Ты знаешь о церкви, которую он построил?

– Да.

– Думаю, он родился с желанием создать эту церковь. Он много что хотел сделать и исполнял свои желания, одно за другим. Церковь. Управление собственностью Локвудов. Работа пожарного. Семья.

– Или две, – пробормотал я.

Маркус рассмеялся.

– И все пропало.

– Это как посмотреть.

– Так ты его ненавидел?

– Джейми? Вовсе нет. Я испытывал к нему сложные чувства. Боготворил его. Терпеть не мог. Хотел быть как он. Ни за что не хотел походить на него.

– Поэтому ты начал пить?

– Я не могу винить в этом никого, кроме себя, – признался он, допивая воду. – Я постоянно был не в своей тарелке. Вот и связался с друзьями, увлекавшимися музыкой, алкоголем и наркотиками.

Он швырнул пустую бутылку в мусорный ящик на другой стороне крыльца. Идеальный бросок.

– Два очка, – отметил я.

– А как насчет тебя? – спросил Маркус. – Когда ты начал пить?

Я почувствовал, как между нами немедленно выросла стена. И решил ее разрушить, по крайней мере, на этот момент.

– Мне было немного больше. Мои друзья все пили.

– Поэтому трудно распознать, когда возникает проблема.

Стена выросла снова. И на этот раз не исчезала.

– Вовсе не трудно.

Он глянул на меня, заслоняя глаза рукой.

– Будь осторожен, хорошо? Достаточно того, что твоя печень подвергается постоянным атакам перкосета. Пиво может еще больше все ухудшить, а пиво в десять утра, как в тот день, когда я приехал к трейлеру, – плохой знак.

Вот тебе и дружеская болтовня!

– Ничего необычного в этом нет, – оправдывался я.

– Рад это слышать, – сказал он так, словно не совсем верил мне.

– Почему ты бросил пить? – спросил я.

Он ответил не сразу.

– Длинная история. Просто понял, что я пускаю на ветер свою жизнь, и не хотел, чтобы так было. Я пошел к Анонимным Алкоголикам.

– Ты ходил на эти встречи, вставал и говорил: «Я, Маркус, алкоголик»?

– Так и было. Теперь я хожу туда, может, пару раз в год, чтобы повидаться со старыми друзьями или привести кого-то нового. Но первые несколько лет ходил почти каждый день. Иногда дважды в день.

– Дерьмо. Ты можешь сейчас пить, не становясь снова алкоголиком?

– Я по-прежнему алкоголик. И всегда им буду. Нет, больше я не могу пить. Иногда люди считают, что они снова могут пить. Но потом снова попадают в западню. И я могу попасть. Так что лучше забыть об этом. Выпивка не осталась частью моей жизни.

– Ну… неужели тебе помешает пиво в холодильнике? Всего одна упаковка.

– Меня не это беспокоит. Но ты, мой друг, мой племянник…

Он улыбнулся.

– Несовершеннолетний.

– О, чувак, что за отговорка?

– Никакой выпивки в этом доме, – отрезал он, и я знал, что это всерьез.

Маркус встал и вытащил еще бутылку с водой. Сел в шезлонг, открыл бутылку и стал пить.

– Итак, Кит…

Он поставил бутылку на крыльцо и закинул руки за голову.

– Расскажи мне об этой девушке.

– Это спальня, в которой я ночую, когда остаюсь здесь, – прошептал я Кимми, сам не понимая, почему шепчу. В доме дяди Маркуса никого не было, потому что я все продумал.

– Постель застелена? – спросила Кимми.

Всякий мог видеть, что постель застелена. На ней лежало темно-синее покрывало, заправленное под подушку, как и следовало.

– Да, – сказал я. – Та синяя штука – покрывало.

– Нет, я имела в виду другое.

Она приподняла покрывало, и я понял. Кимми говорила о простынях.

– О боже, – сказала она.