Розмари Роджерс - Любовные игры
Ох уж эта ванна, символ декаданса, сооружение для капризных, избалованных наложниц, чьей единственной функцией было ублажать своего надменного господина. Сара умышленно сосредоточилась на подобных мыслях — лишь бы не вспоминать о его ласковых руках, много раз намыливавших ей спину… и все остальное.
И почему здесь нет обыкновенного, гигиеничного душа? Наверняка в его собственных покоях…
— Серафина!..
Прямая, как палка, пожилая женщина, с туго заколотыми на затылке волосами и в темном платье, не ушла, как обычно, оставив Сару нежиться в ванне; она явно подыскивала предлог, чтобы остаться, — к примеру, проверила, на месте ли пушистые полотенца, — и явно испытала облегчение, когда девушка заговорила первой.
— Да, синьорина?
— Скажите, Серафина: когда установили эту роскошную ванну? И почему здесь нет удобного современного душа?
— Кажется, при покойном герцоге, синьорина. Эта часть замка — самая древняя. Однако покойной герцогине захотелось поселиться именно здесь — так рассказывала моя мать, которая до меня состояла в должности экономки.
Сама-то я была молода, но уже с пятнадцати лет приходила помогать ей и хорошо помню обеих герцогинь. Тогда еще не было парового отопления, и мне приходилось таскать большущие кувшины с горячей водой. Ну и много же их требовалось!
Дав себе волю, обычно сдержанная экономка вдруг впала в болтливость. Сара удивленно приподняла брови. Серафина — доброе, симпатичное существо, хотя и трудно представить ее молоденькой девушкой, взбирающейся по бесчисленным мраморным ступеням с кувшинами горячей воды. Бедняжка — вряд ли у нее было нормальное, беззаботное детство.
— Наверное, синьорине скучно слушать. Все это происходило много лет назад, и некоторые из этих лет хотелось бы вычеркнуть из памяти.
— Нет-нет, — поспешно возразила Сара, чье любопытство достигло предела. Не останавливайтесь, прошу вас. Я бы хотела многое уяснить: надо мной витает образ покойной герцогини; ведь она жила в этих комнатах, ее портрет и поныне висит здесь, а не в картинной галерее. Должно быть, художник не польстил ей и она была замечательно красивой женщиной? Вы, кажется, говорили о ней как об испанке?
— Да, синьорина, она была родом из Испании и настоящей красавицей, причем совсем молоденькой. Муж ни в чем ей не отказывал. Стоило ей лишь намекнуть о своих желаниях, все тотчас было к ее услугам: бриллианты, роскошные наряды… Это было тяжелое время для нашей страны. Сейчас благодаря здравствующему герцогу семья так богата, а бывали времена, когда им приходилось несладко, но все равно любой каприз герцогини становился законом для окружающих. У нее было все!
— Кроме свободы, — сухо перебила Сара. Эта история несколько отличалась от той, что Серафина поведала ей раньше: бедная юная новобрачная, пленница мужа-тирана… — И потом, как насчет частых отлучек герцога, когда он подолгу оставлял ее одну, а сам отправлялся в дальний путь и, без сомнения, посещал своих бесчисленных любовниц? Может, этот роскошный дворец стал восприниматься ею как тюрьма? Несчастная женщина!
По лицу Серафины скользнула тень. Сара решила, что больше не произнесет ни слова. Наверное, экономка считала, что и без того сказала слишком много.
Когда она все-таки открыла рот, в ее словах Саре почудился упрек:
— Синьорина не понимает… Все было совсем не так. Действительно, вскоре после свадьбы герцогиня забеременела. Тогда-то она и попросила отвести ей эти покои, а ее муж стал подолгу пропадать вне дома. У него было много дел: нужно было делать деньги. В то время не было вертолетов, дороги были разбитые и очень опасные, горы кишели вооруженными бандитами. Герцогиня физически не могла сопровождать мужа.
— Ну, а потом? — настаивала Сара, сама удивляясь своей настойчивости. Она не забыла, что юная страдалица умерла из-за отсутствия элементарной медицинской помощи. Если бы мстительный супруг питал к ней хоть каплю любви, он простил бы ее!
— Скажите, синьорина: если бы у вас был маленький ребенок, нуждающийся в материнской заботе и ласке, разве вы оставили бы его и отправились путешествовать?
Браво, Серафина! Сара невольно покачала головой.
— Должно быть, нет. Но ведь и она не сделала этого? А ее муж присутствовал при рождении ребенка? Разве он не мог ненадолго задержаться?
Ребенком, о котором шла речь, был Марко! Что за странная мысль! Разве можно представить его крохотным, беспомощным созданием?
С мрачного лица пожилой женщины не сходило жесткое выражение.
— Конечно, он присутствовал при рождении сына, хотя жена и не хотела его видеть. Врач сделал все, чтобы подготовить ее, и все равно она не была готова к неизбежным страданиям. Как же она кричала! Я закрывала уши, чтобы не слышать проклятий, которыми она покрывала своего мужа. А потом…
— Да?
— Потом она не захотела видеть ни мужа, ни новорожденного младенца. И моей матери, и доктору — всем досталось! Правда, через какое-то время она разрешила принести ей ребенка для кормления, и то только потому, что у нее заболела грудь. Покормив мальчика, она всякий раз отворачивалась от него нет чтобы покачать, подержать на руках, все только плакала и жаловалась, пока, наконец, не нашли кормилицу, женщину с гор, чей брат… — Серафина гневно скривила губы и тем же деревянным голосом продолжила:
— О ребенке позаботились, но был ведь еще и муж, синьорина. Она отвернулась и от него: как он ни старался, чего ни дарил — она больше не желала делить с ним супружеское ложе! Она требовала все новых и новых подарков — в награду за рождение наследника, — и герцог ни в чем не отказывал ей в надежде, что это когда-нибудь пройдет. Вот тогда-то и стал подолгу отлучаться — с каждым разом отлучки длились все дольше. Однажды я сама слышала, как он говорил заезжему приятелю, что не в силах выносить ее ненависть, которой она и не думала скрывать.
Вода в ванне почти совсем остыла. Сара машинально повернула кран, чтобы добавить горячей воды. Вопреки ожиданию, давняя история, во всех подробностях поведанная Серафиной, так увлекла ее, что она отрешилась от своего собственного двусмысленного положения в этом доме. Она даже не задавалась вопросом, почему Серафина выбрала именно этот момент, чтобы раскрыть семейные тайны перед ней — в сущности, посторонним человеком.
— Так, значит, он стал задерживаться все дольше и дольше, а она тем временем… — пробормотала Сара, приспосабливая свое восприятие к новой трактовке. Эта история напомнила ей японский фильм «Расемон». Сколько же ликов у истины? Каждый смотрит со своей колокольни. Пытался ли кто-нибудь понять бедную маленькую испанку, прежде чем вынести ей приговор как законченной эгоистке, не признающей ничего, кроме собственного удовольствия?
