Спаси меня - Мэннинг Сарра
– Черт, какая она тяжелая, – пробормотала Марго, немного нарушив настроение трогательной сцены счастливого воссоединения. – Кажется, я что-то себе растянула.
– Давай ее сюда, – сказал Уилл. – Присядь, и я положу ее тебе на колени.
Марго с облегченным вздохом устроилась в кресле и поморщилась, когда он уложил ей на колени Флору.
– Ой, у нее такие острые локти.
– Удивительно, что у такой толстухи может быть что-то острое, – заметил он.
Уилл знал Флору как свои пять пальцев и ставил ее потребности выше чьих бы то ни было, особенно своих.
Подумав об этом, он вспомнил, как они здесь оказались. Марго решила отобрать у него Флору. Не хочет иметь с ним ничего общего. Даже видеть его не желает.
Уилл ждал, что его сейчас захлестнет волна гнева, но ощутил лишь глубокую, опустошающую печаль. Он буквально разваливался на кусочки. Ну и вечерок!
– Хочешь выпить? – спросил он у Марго, прижавшейся лбом к голове Флоры.
– Наверное, лучше что-нибудь безалкогольное – то же, что и ты, – сказала она, не открывая глаз.
Несмотря на всю ее ненависть и попытку отобрать Флору, она уважала его чувства, понимая, что ему может быть неприятно. Лучше бы выкрикивала оскорбления.
– Можешь выпить и спиртное. Честно, меня это не смущает.
Марго открыла глаза.
– Правда? Тогда джин-тоник. Самый большой.
Стоявшая за барной стойкой Сью с улыбкой приняла его извинения.
– Вообще-то мы не пускаем в паб собак, но Флору ждем в любое время. Она у вас не стеснительная, да?
– Она не знает, что это такое.
Уилл посмотрел на Марго, которая крепко обнимала собаку, зарывшись лицом ей в шею. Флора поставила лапы ей на плечи, точно отвечая на объятие.
И почему он всегда думал, что не может испытывать сильных эмоций? Сейчас его сердце разрывалось на кусочки.
Марго оторвалась от Флоры, только когда он вернулся с напитками. Уилл думал, что Марго будет на седьмом небе от радости, ведь Флора нашлась, однако ее лицо было озабоченным и серьезным, точно она приняла важное решение.
Ему до смерти не хотелось повторения ссоры. Ему много чего не хотелось, но деваться было некуда.
– Забирай Флору, – сказал он, усаживаясь напротив Марго.
Она улыбнулась, хотя это была лишь бледная копия ее настоящей улыбки.
– Нет, ты забирай, – сказала она и легонько столкнула собаку с колен.
Флора не любила скучать на полу, если можно было сидеть в кресле, а еще предпочтительнее – у кого-то на руках. Она без посторонней помощи заскочила к Уиллу на руки, и он машинально подставил руку под задние лапы, чтобы она не соскользнула.
– С тобой ей будет лучше.
– Я наблюдал за тобой, когда пошел к стойке, да и все эти месяцы тоже, – сдавленным голосом произнес Уилл.
За этот вечер он был близок к слезам по меньшей мере трижды.
– Я всегда считал, что ты достойна любить и быть любимой. Больше, чем кто бы то ни было.
Марго подняла бокал в знак согласия с этим утверждением, хотя выражение ее лица осталось столь же решительным и мрачным.
– Я не могу, Уилл. Флора – единственное живое существо, которое ты позволяешь себе любить, не считая твоих родных. Как я могу лишить тебя этого? Я, по крайней мере, открыта к любви и надеюсь, что она возможна, а ты закрылся на все запоры.
Даже если бы Уиллу не приходилось таскать с собой такой тяжелый эмоциональный багаж, даже если бы он посвятил всю свою жизнь борьбе с климатическими изменениями и искоренению голода во всем мире, он все равно не мог быть уверен, что достоин сидящей перед ним женщины.
– Я не закрылся, просто всегда боялся полюбить кого-то, чтобы не сделать им больно.
Уилл чмокнул шелковистую макушку Флоры, умостившейся у него на руках.
– Мой отец размахивал своей любовью, как оружием. Когда он начинал жалеть себя, ему в глубине души становилось стыдно, он плакал и говорил маме: «Но я же тебя люблю», точно это его оправдывало. Или говорил: «Если бы ты меня любила, то не одевалась бы, как шлюха. Если бы любила, то не бросала бы меня и не уходила к подружкам. Если бы любила, то не злила бы меня».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Вспомнив все эти угрозы и нелепые оправдания, Уилл прижался к Флоре.
– Любовь может быть разрушительной силой.
43
Марго
– А может – самым прекрасным чувством на свете, – просто сказала Марго. – Ты – не твой отец.
– Я начинаю это осознавать… Во всяком случае, надеюсь, что это так, только мне нужно время.
Они вновь зашли в тупик.
– А у меня его нет, – вяло отозвалась Марго.
– У тебя есть время, Марго, – покачал головой Уилл. – У нас куча времени. Мэри родила Сейдж в сорок два года.
– По справедливости, я могла бы стукнуть тебя за это замечание, – сказала Марго, обхватив обеими руками гигантский стакан с джин-тоником. – Моя мама не могла забеременеть много лет, ей твердили, что она бесплодна, а она родила меня в сорок пять, когда уже потеряла надежду.
Ее голос дрогнул. Она подняла взгляд к потолку и моргнула.
– Ты – не твоя мама.
Уилл обратил слова Марго против нее.
– Это совсем другое. Бесплодие может передаваться по наследству, и я не знаю, все ли у меня в порядке. Возможно, мне потребуется много лет, тысячи фунтов, мучительные процедуры, чтобы родить ребенка, и то неизвестно, получится ли. А я осталась без родителей, когда мне не было и двадцати…
Она продолжала смотреть в потолок, и слезинки ползли по щекам.
– Не надо, Марго. Маргс…
Она улыбнулась сквозь слезы.
– Я думала, что уже выплакала все слезы за этот месяц.
– Плачь, если хочешь, но лучше не надо, мне больно видеть тебя такой грустной, и Флоре тоже, – сказал Уилл, хотя Флора мирно уснула у него на руках.
– Мамин последний год был самым ужасным в моей жизни. Вместо того чтобы лечиться или радоваться каждому оставшемуся дню, она нервничала, корпела над бумагами, все ради меня, и я никогда не перестану себя за это винить. Никогда.
– Она делала это из любви к тебе. Так поступил бы всякий уважающий себя родитель, – сказал Уилл.
– Не хочу, чтобы через это прошел мой ребенок…
Марго озабоченно посмотрела на Уилла и страдальчески поморщилась.
– Ты думаешь, я хорошая? Друзья считают меня заботливой, доброй, щедрой, всегда готовой прийти на помощь, а я на самом деле жалкое, эгоистичное чудовище.
– Не выдумывай. Ты самый добрый человек, которого я встречал в своей жизни, – машинально ответил Уилл, точно никогда не сомневался в ее добродетелях.
Конечно, он ведь не знал о ночах, когда Марго лежала в постели в доме своего детства, у себя в комнате, увешанной плакатами с Кейт Мосс, и слушала через стенку мамин плач.
Она не знала, почему плачет мама – от боли или от страха, и трусливо пряталась у себя в комнате. Ей не хотелось видеть искаженное страданием лицо Джуди и сжатые в агонии тонкие пальцы. Она боялась услышать мамины признания. Ей не хватало храбрости откинуть одеяло, слезть с кровати и пойти утешить маму.
– Я накрывала голову подушкой, чтобы ее не слышать, – сказала Марго Уиллу, хотя никогда не признавалась в этом ни одной живой душе. Даже психотерапевту. Пытаясь унять боль, она ходила на дорогие сеансы, не в силах признаться, что ее терзает стыд, который она будет носить до конца жизни, точно терновый венок.
– Ты не представляешь, как она плакала. Как будто ей смертельно страшно и одиноко, и мне хотелось пойти утешить ее, а я не знала как – мне тоже было страшно и одиноко. Думать об этом невыносимо, а не думать я не могу.
– Ты была совсем ребенком, восемнадцать лет, – заметил Уилл.
Вместо того чтобы отшатнуться, презрительно скривившись, он смотрел на нее сочувственным взглядом.
– Твоя мама любила тебя, а ты – ее…
Марго с трудом подавила рыдание.
– Вот почему я не могу найти человека, который меня полюбит. Меня нельзя любить. Я этого не заслуживаю. Я наказана за то, что сделала… то есть не сделала.
– Нет! Извини, Марго, но это чушь, – с таким жаром произнес Уилл, что Флора зашевелилась у него на руках. – Ты не должна так думать.