Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Он качнулся, слегка сдав назад, и ещё чуть продвинулся вперёд. И снова качнулся. И ещё один толчок.

Моё тело само подхватило этот ритм. Он почувствовал его. И они совпали.

Совпали, словно были созданы друг для друга. Как боль и восторг. Исступление и мука. То, что в меня погружалось и то, что томительно ждало его в себе. Наслаждение и стыд. Предвкушение и испуг. Испуг первого настоящего оргазма, когда моё тело вдруг дёрнулось в судороге, а сознание затопило пьянящей волной блаженства.

О, боже! Неужели этот хриплый стон вырвался из моей груди, когда мой мужчина, стиснув зубы, зарычал и его тело тоже пронзила судорога.

И вот теперь он навалился. Освобождённый. Всей тяжестью своего сильного тела, что ещё подрагивало в экстазе и выдавало отборную брань.

— Твою мать! Блядь! Сука! Охуеть!

Он завалился на спину прямо на пол. И покачивал головой, словно не мог поверить, и всё повторял:

— Охуеть! Это просто охуеть не встать.

— Настолько ужасно? — осторожно приподнялась я на локте.

— Хуже и представить трудно, — приоткрыл он один глаз.

— Серьёзно? Почему?

Он с трудом поднялся, подтянул меня к себе за шею и пристально посмотрел в глаза.

— Потому что это было охуенно, детка, — закрыв глаза, он нежно коснулся моих губ, мучительно застонал и сдержался. — Потому что я хочу ещё. Уже хочу. Ты как, сладкая моя?

— Ужасно, — покачала я головой.

— Прости, — он скорбно сложил брови домиком и провёл большим пальцем по моей щеке. Сморщив нос, потёрся кончиком о мой. — Очень больно?

— Нет, — улыбнулась я. — Чёрт, ты трахнул меня! — оттолкнула я его и села.

— Я?! — картинно удивился он. — То есть да. Ёпть! Это же был я! Подлец! Как я мог!

Я потянулась за пижамой и швырнула её в Моцарта. Паяц!

Он засмеялся, пряча лицо в моей рубахе. И пользуясь тем, что он не видит, я тоже улыбнулась. Опустила глаза вниз.

Ого! На полотенце подо мной расплылось кровавое пятно. Но в общей кучи грязи, что мы устроили, оно смотрелось настолько гармонично, что я даже не устыдилась. И этот запах, совершенно новый для меня, запах секса, ничуть меня не смутил.

Блядь! Да какой смутил! Из меня вытекала его сперма, а я была счастлива.

— Малыш! — подтянул меня к себе Мой Мужчина прямо на полотенце. Упёрся лбом в лоб. — Я пока не готов сказать тебе большего, но хочу, чтобы это ты знала. Ты лучшее, что до сих пор случалось в моей грёбаной жизни. Ты не солнышко, ты — солнце. Солнце моего мира. Моё солнце! Моё… Идём в душ?

Натирать его жёсткой мочалкой было даже весело.

И потом лежать сверху на нём, растянувшемся на свежих простынях.

И засыпать рядом под звучание его слегка охрипшего бархатного голоса.

И просыпаться от запаха кофе и поцелуя — настоящего, игривого, жадного.

— Поедешь со мной? — спросил он, сквозь тонкую ткань майки поглаживая вставшие торчком от его поцелуев соски. — Или хочешь поваляться?

— Одна валяться не хочу. А куда?

— Заедем к Целестине. А потом — за Перси.

— Конечно, поеду.

Я откинула одеяло и спустила ноги с кровати.

— Не торопись, — завалил он меня на спину, подтянул к себе и склонился над лицом. — Спасибо! — прошептал в самые губы. — Что отдала мне так много.

Чёрт! По телу прошла дрожь возбуждения, а он меня даже не поцеловал.

— Не потеряй это, — улыбнулась я и всё же встала.

Зачем искушать судьбу. Сергей уже сказал, что мне надо себя поберечь, дать время, чтобы поджило, да и месячные. Так что будем потерпеть.

Живот, конечно, болел. Но не сильнее, чем обычно при месячных. Ещё немного щипало, когда я ходила писать. Но в целом мне нравились эти ощущения. И ещё больше нравился взгляд, которым Мо теперь на меня смотрел.

Я бы убила любую за этот взгляд — тоскующий, гипнотический, плотоядный.

Я бы убила всех, пусть он будет только моим: этот блеск в его глазах, протяжное «м-м-м», с которым он меня обнимал, шумные звуки, с которыми вдыхал мой запах, и неизбывная тоска по нему, что поселилась внутри моего тела.

Вот только как придушить смятение, сомнения и вопросы, что я хотела ему задать?

Когда признаться, что я целовалась с другим? И стоит ли теперь?

«Вот почему?» — смотрела я на него, привычно сидящего за рулём.

Почему он решился именно сейчас?

Именно тогда, когда я решила заставить его ревновать. Когда вдруг стала в нём сомневаться. Узнала про нового прокурора, с которой он трахался, или до сих пор трахается. Про девочку, которую зверски избил и изнасиловал. Про ту его сторону, на которую не попадает свет… Именно тогда Моцарт вдруг взял и пошёл до конца.

Почему я сама его не остановила?

— Что-то не так? — обнял он меня у двери квартиры, прежде чем позвонить, тревожно всматриваясь в лицо.

— Где ты был?

— С тобой. Спал до обеда, — удивился он.

— Ты знаешь о чём я спрашиваю. До того. — Он так долго молчал, что я поджала губы и нажала на звонок. — Ясно. Не моего ума дело?

— Не твоего. И ты всё равно не поверишь, но будь по-твоему, скажу. Я был в монастыре.

— Где?!

— В женском монастыре. Она что, до сих пор спит? — он посмотрел на часы и нажал на звонок снова.

За дверью раздался грохот, словно кто-то споткнулся, что-то сбил по пути и чуть не упал. Потом щёлкнул замок. А потом в щели приоткрытой двери появился Антон.

Совершенно голый Антон, лишь причинное место неловко прикрывающий простынею.

Моцарт резко закрыл дверь, посмотрел на номер квартиры, словно сомневаясь, не ошибся ли он адресом. И только потом снова её распахнул, и его брови уползи наверх.

— Кхе! — демонстративно кашлянул он. — Мы войдём?

— Да, да, конечно, — поспешно попятился Бринн, путаясь в складках ткани, большая часть которой лежала на полу, и снова чуть не упал.

Упс! Я невинно пожала плечами, когда Моцарт сверкнул в мою сторону злым взглядом:

— Я предупреждала.

— Предупреждала?! Ты сказала у него есть девушка. Но не…

— Я вообще-то всё слышу, — кашлянул Бринн и поднял руку. — Я ещё здесь.

— А должен бы уже натягивать штаны и валить отсюда! Эля! — рявкнул Моцарт.

— И не надо так орать, — раздался невозмутимый голос у нас за спиной. — Я тебя тоже предупреждала: не приезжай без звонка, — меланхолично помешивала она крошечной ложечкой в крошечной чашке на крошечном блюдце кофе. — Но ты как всегда меня не послушал.

— Ты и Бринн? — развернулся Моцарт. — Нет! Твою мать! Ты?! И Бринн»?!

— Я и Бринн, — блякнула она ложечкой, положив ту на блюдце и протянула Моцарту. — Твой макиато.

Клянусь, я думала, он выбьет чашку у неё из рук. И даже предусмотрительно отпрянула. Но он просто проигнорировал.

— Слышь ты, герой-любовник, — крикнул Моцарт в комнату, стукнув ладонью по косяку двери. — Как оденешься, сразу не уходи. Мне есть что тебе сказать.

А потом повернулся ко мне, протянул руку, крепко прижал к себе, словно ища во мне утешенье, шумно вдохнул запах волос, успокаиваясь, и наконец, поцеловал в лоб.

«Моя», — прочитала я по его губам и почувствовала, как расслабились его мышцы.

— Шеф, — кивнул Антон, на ходу приглаживая волосы.

Мы уже прошли в большую гостиную, где стояли: массажный стол, что-то вроде шатра с подушками на полу, диван и даже пианино. Я села на круглый крутящийся стул возле него.

Моцарт стоял, засунув руки в карманы. Чёрные джинсы, белоснежная футболка, чёрный пиджак — он выглядел даже торжественно. Я представила на что всё это великолепие будет похоже после радостных объятий Перси и улыбнулась. А ещё представила Сергея без этого всего, в одних бугрящихся мышцах, поту, крутых завитках волос в паху и скромно потупилась.

— Проходи, проходи, — угрожающе качнулся он с пяток на носки.

Целестина как раз поставила на столик перед диваном поднос с дымящимся чашками свежего кофе, разогнулась и, обращая на Моцарта внимания не больше, чем на свою странную разношёрстную мебель, прильнула к Антону и, подхваченная его уверенной рукой, поцеловала. Словно расставляя все точки над «Ё». Словно подтверждая, что да, Антон не случайно ошибся адресом. Поправила неудачно лёгшую прядь его волос.