Дикарь (ЛП) - Шеридан Миа
Когда Хэлстон снова погрузился в молчание, Марк спросил:
― Это ребенок был вашим внуком или внучкой. В нем текла ваша кровь.
― В то время мне было совершенно всё равно ― лишь бы Эмилия не дала ему или ей нашу фамилию. Я даже не был уверен, что этот ребенок от моего сына… Но… сейчас… Время и обстоятельства всё меняют, не так ли? ― Он сделал паузу, а когда заговорил снова, в его голосе послышалась боль: ― Хэл так и не стал прежним после того, как она сбежала из города. Наверное, думал, что любил её. Он баловался запрещенными веществами, на которые Эмилия подсадила его, но когда она исчезла, не сказав ни слова, перешел на более тяжелые наркотики. ― Холстон покачал головой, его плечи поникли. ― Он погиб в аварии во время уличной гонки. В его крови был найден героин.
Марк глубоко вздохнул, его сердце откликнулось на печальную историю этого человека.
― Я сожалею о вашей потере. Я сам потерял дочь. Я понимаю эту боль и агонию.
Холстон Фэрбенкс встретился с ним взглядом, и между двумя мужчинами, пережившими то, что пережить невозможно, возникло понимание. Несмотря на то, что Марк по-другому повёл бы себя в ситуации, описанной Холстоном Фэрбенксом, он никому не пожелал бы потерять ребёнка. Да, Фэрбенкс сделал предложение, которое вынудило Эмили уехать из города и, возможно, привело к тому, что его сын ступил на скользкую дорожку, но Эмили Бартон приняла его деньги.
«Но что теперь? Холстон Фэрбенкс выглядит, как старик, преисполненный сожалений».
― Что она сделала с ребёнком?
― Я узнал об этом только две недели назад. Оказывается, мальчик всё это время находился совсем рядом. Эмили отдала его человеку, который растил его вне города, вдали от общества. Он вырос в лесу неподалеку от Хелена Спрингс.
«Мальчик... Рос вдали от общества…»
Марк с минуту сидел в шоке, переваривая услышанное.
«Лукас. Господи боже. У Лукаса есть семья. Лукас ― родственник Фэрбенксов. Женщина в гостинице со стрелой в горле была его матерью. Но если она отдала его на усыновление ― законно или нет, ― почему именно Дрисколлу, а не какой-нибудь милой семье в пригороде? Неужели всё дело было только в деньгах?»
Марк внутренне содрогнулся, вспомнив немыслимые вещи, которые матери делали со своими детьми из-за влияния наркотиков.
Холстон Фэрбенкс только что дал несколько ответов и одновременно с этим привнёс целую кучу новых вопросов в текущее расследование.
― Исаак Дрисколл.
― Прошу прощения?
― Так зовут человека, на чьей земле живёт этот мальчик. Хотя сказать, что Дрисколл «вырастил его», можно только с огромной натяжкой. Лукас, так зовут вашего внука, сообщил, что едва пересекался с этим человеком. Исаак Дрисколл тоже был найден мёртвым примерно через неделю после Эмили Бартон, и был убит тем же способом.
Холстон Фэрбенкс снова раскрыл рот в удивлении, но потом покачал головой и громко выдохнул.
― Не могу сказать, что мне жаль.
Марк это понимал. Теперь, когда стало ясно, что Дрисколл имел непосредственное отношение к Лукасу, и к тому, что он жил в лесу в одиночестве, и что его мотивы, Марк подозревал, были более чем гнусными ― всё это не вызвало большого сочувствия к убитому. Другое дело ― Лукас.
«Лукасу никогда не давали шанса жить нормальной жизнью. Но почему?»
― Сегодня вы впервые услышали его имя? Вы ничего не знали о нём до того разговора двухнедельной давности?
Холстон покачал головой.
― Ничего.
― Вы не знаете, что связывало Эмили с Дрисколлом? Она не объяснила, почему отдала ему своего ребенка?
― Потому что она была наркоманкой. Наверное, он ей заплатил. Кто знает?
Они оба замолчали на мгновение, Марк пытался собрать воедино новую информацию. Он был удивлен, что отпечатки пальцев жертвы не были найдены в базе. Редко кто из людей, всю жизнь страдавших зависимостью ― если Хэлстон был прав, ― ни разу не попадал в полицейский участок. Ей повезло. Хотя бы в этом.
― Что нужно было Эмили в тот вечер, когда она позвонила вам из Хелена Спрингс?
― Деньги. Она всегда хотела денег.
Марк нахмурился.
― Почему она решила, что вы ей их дадите?
«Его сын был мёртв. Прошло уже два десятка лет. Чем она могла ему угрожать?»
― Чтобы устроить жизнь для себя и мальчика. Она потратила все деньги, которые я дал ей первоначально, и все деньги, которые она получила от усыновления, и снова поддалась своей зависимости. Она как-то уже приезжала в город, просила денег, но тогда не дала мне никакой информации о ребёнке, кроме того, что он был усыновлён. Две недели назад она рассказала мне, как он рос ― если это можно так назвать ― в лесу, как какое-то проклятое животное. Но не сказала, с кем именно. ― Слова вырывались сквозь стиснутые зубы, последнее прозвучало совсем сдавленно. Холстон Фэрбенкс опустил голову, сделал несколько глубоких вдохов, его плечи затряслись от этого движения. ― Она сказала, что её подвёз друг, и у неё достаточно денег, только чтобы заплатить за неделю пребывания в городе, но ни цента больше. Это я виноват, сказала она, что всё так обернулось. Именно из-за меня она была вынуждена сделать тот выбор, который сделала. Я загнал её в угол, и теперь её жизнь была разрушена. Она сказала, что вернулась, чтобы исправить ошибки, и я могу сделать то же самое, если дам ей и мальчику достаточно денег, чтобы начать новую жизнь...
Последнее слово прозвучало прерывистым шёпотом, и Марк дал время мистеру Фэрбенксу прийти в себя, а затем спросил:
― Лукасу уже за двадцать, если я правильно посчитал. Вы знаете, почему Эмили захотела устроить их жизнь сейчас? Почему она ждала так долго?
Холстон пожал плечами.
― Потому что у неё не получалось завязать. На этот раз она сказала мне, что чиста уже год, хоть я ей и не поверил. А если бы и была, то это явно не продлилось бы долго. Что касается Лукаса, то он взрослый, да, но какие у него шансы устроить свою жизнь? Мальчик, должно быть, совершенно нецивилизован. ― Холстон выглядел сокрушённым, побеждённым, а не человеком, построившим империю.
― Это не так. Я с ним встречался. Он… рос совершенно необычным образом, но он не животное.
Холстон посмотрел на Марка, и в его глазах промелькнул отблеск надежды.
― Какова вероятность, что он когда-нибудь станет нормальным?
― Нормальным? Я бы сказал, что это зависит от вашего определения нормальности. Я не психолог, Холстон, и не могу даже предположить, какой вред был нанесён ему такой тяжелой изоляцией. Но он умён. И он, очевидно, умеет выживать, бороться. Я рискну предположить, что он мог бы приспособиться к обществу, если бы захотел.
