Ева Модиньяни - Ваниль и шоколад
– А со мной ты заговорила, чтобы очистить свою совесть? – сухо спросил Мими. – Но я не священник и дать тебе отпущение грехов не могу. Я всего лишь твой отец.
Одно могу тебе сказать: ты совершаешь огромную ошибку.
– Ошибку? Какую ошибку? Откуда тебе знать, что правильно, а что нет? Разве это правильно – жить во лжи, в равнодушии, вопреки собственным чувствам и желаниям?!
Едва эти слова сорвались у нее с языка, как Пенелопа поняла, что ее мать именно так и жила с тех пор, как вышла замуж. Пенелопа бросила встревоженный взгляд на отца, но его лицо оставалось бесстрастным.
– У тебя двое детей и муж, которого ты любишь, – напомнил Мими. – Надеюсь, ты об этом не забыла?
– А слово «развод» тебе знакомо?
– О да, я вижу, у тебя и в самом деле выросли крылья. Ты даже не успела как следует узнать человека, в которого влюбилась, а уже говоришь о разводе. Это уж слишком. Порви с ним, пока еще не поздно. А главное, расскажи обо всем Андреа. Может, он и закатит скандал, как ты говоришь, но не исключено, что откровенный разговор – это единственный способ удержать мужа, который несмотря ни на что тебе очень дорог. Иначе может случиться непоправимое. Пойдем, мне пора возвращаться, – сухо проговорила Мими, подводя черту под разводом.
Когда Пенелопа вернулась домой, ноздри ей защекотал аппетитный запах жаркого. Она пошла на кухню. Повязав фартук, Андреа стоял у плиты и переворачивал в сотейнике большой кусок телятины. В духовке запекался картофель.
– Разве тебе не нужно в редакцию? – спросила Пенелопа, пораженная видом мужа в роли домохозяйки.
– Я попросил выходной и теперь стараюсь загладить свою вину всеми доступными средствами. Ты так нужна мне, моя маленькая Пепе, – добавил он, обнимая ее. – Не сердись, ради бога! Я этого не вынесу.
– Глазам своим не верю! Ушам, впрочем, тоже, – воскликнула Пенелопа. – Ты готовишь обед, а на столе свежие цветы.
Пенелопа действительно была обескуражена. И, как всегда, необычное поведение мужа вызвало у нее подозрение.
– В чем тут подвох? – спросила она.
После разговора с отцом ей хотелось остаться одной и хорошенько все обдумать. Ее поразило утверждение отца по поводу ее отношений с Андреа: «Несмотря ни на что он тебе очень дорог». Мими был прав. Муж был ей дорог по тысяче причин, не имевших отношения ни к влюбленности, ни к сексуальному влечению, ни даже к тому факту, что он был отцом ее детей. Этот глупый, неверный мальчишка-муж затрагивал какие-то очень важные струны в ее душе, давал ей возможность чувствовать себя незаменимой, нужной ему.
– Никакого обмана, все по-честному! – громко объявил Андреа, подражая ярмарочным зазывалам.
– Тогда почему мне кажется, что мной манипулируют? – Вопрос вырвался у нее невольно.
– Только не я. Я всегда относился к тебе очень серьезно и уважительно, – заявил Андреа, прижимая руку к сердцу. Он говорил искренне. Не успела Пенелопа собраться с мыслями для ответа, как он спохватился: – О боже, жаркое подгорает! – и бросился к плите.
Пенелопа смотрела на него в растерянности. Андреа подошел к ней и положил руки на плечи.
– Пепе, ты самое дорогое, что у меня есть. Сам не понимаю, как это мне вечно удается все испортить. Но я всегда сразу же раскаиваюсь и прошу у тебя прощения. Прошло три с половиной месяца с тех пор, как я вернулся из Сан-Ремо. С тех пор мы не спим вместе. Почему? Неужели ты действительно считаешь меня худшим из мужей? Нет, я уверен, что ты так не думаешь. Как бы то ни было, с сегодняшнего дня я намерен стать лучшим из мужчин. Я сам заберу детей из школы. Мы все вместе сходим в кино, а вечером, когда эти маленькие чудища наконец угомонятся, мы с тобой останемся вдвоем, и я расскажу тебе о своей любви. И ты не будешь от меня прятаться в гостиной, да?
Пенелопа понимала, что нужно любым способом оградить себя от этой нежности, пока та не затопила ее, как река в половодье. Она знала, что рано или поздно этот поток снова, уже в который раз, вынесет ее на скалистый и бесплодный берег разочарования. Отступив на шаг, она окинула мужа холодным взглядом.
– На этот раз у тебя ничего не выйдет. Я никогда не прощу, что ты привел свою очередную любовницу домой. Суток не прошло с тех пор, как ты валялся с ней в нашей постели. Теперь ты не знаешь, как выбраться из затруднительного положения, и задумываешь новое представление. Берешь отгул и думаешь, что я, как всегда, брошусь тебе на шею. Не надейся, это не подействует, – сказала Пенелопа, снимая туфли на высоком каблуке и с вызовом глядя на мужа. Развернувшись, она направилась в ванную и захлопнула дверь у него перед носом.
– Пепе, послушай меня, – взмолился Андреа.
– Уходи, – ответила она в ярости.
– Диана Мильявакка – любовница Москати. Вчера утром она пришла поплакаться на моем плече, потому что он никак не решается расстаться с женой. Ты же знаешь, я никогда не сплетничаю. Ты сама вынуждаешь меня рассказать об этой истории, которая нас обоих совершенно не касается. Диана отказала жениху ради Москати, а он струсил и все оттягивает решительный разговор с женой, – неохотно сообщил Андреа.
– И ты думаешь, я в это поверю?
– Клянусь здоровьем наших детей, это правда.
– Оставь в покое детей! – закричала она, распахнув дверь. – А если эта история – правда, могу сказать одно: вы с Москати друг друга стоите. И вас не случайно бог вместе свел! Но тебе придется объяснить мне, как серьги Мильявакки оказались в нашей спальне, – сказала Пенелопа.
Она направилась в гостиную, и Андреа последовал за ней.
– Она мне позвонила. Ей хотелось излить душу. Я пригласил ее сюда и предложил кофе. Она расплакалась, как маленькая. Пошла в ванную, умылась. Когда она ушла, я заметил, что она забыла сережки. Одну я уронил, и мне неохота было ее искать. Вторую я положил в твою вазочку. Потом я снова лег: я ведь так и не выспался. Хочешь верь, хочешь нет, но это и есть правда.
Судя по виду, казалось, что он не врет, но Пенелопа этим не удовлетворилась.
– А почему она вдруг решила поплакаться именно тебе? Почему?
– Откуда мне знать? Может быть, потому что я никому не выбалтываю чужие секреты, – искренне предположил Андреа. – Я бы и тебе не рассказал, если бы ты меня не вынудила. Ну теперь ты мне веришь? – спросил он с облегчением.
– Не знаю. Почему-то у меня такое чувство, будто меня загоняют в угол. Но одно я тебе точно скажу: во всей этой грязи я задыхаюсь. Если жизнь мужчины и женщины, которые когда-то любили друг друга, в конце концов свелась вот к этому, значит, мы действительно низко пали.
– Я вознесу тебя на новую высоту. На двенадцать тысяч метров. Давай съездим в Париж на три дня! Вылет в пятницу. Вернемся в воскресенье вечером, – объявил Андреа, сияя ослепительной улыбкой.
