Белва Плейн - Благословение
– Я не хочу говорить с тобой ни о каких делах. Я хочу, чтобы ты оставил меня одну, ты слышишь меня? Уходи. Уходи.
– Я уйду в другую комнату сейчас. О'кей, я погашу свет.
– Оставь его! Я должна встать и идти в офис.
– Дженни, сейчас понедельник, вечер, без четверти десять, и тебе нужно поспать весь этот остаток ночи.
Темнота опустилась снова. Это была теплая темнота, как тропический воздух. «Но ты ничего не знаешь о тропическом воздухе, Дженни. Ты ничего не знаешь и ничего не хочешь знать. Питер здесь, разве это не смешно? Я смеюсь, это так смешно. Я плачу. О, дайте мне поспать, все вы. Убирайтесь из моей жизни».
Она проснулась. И снова она не могла вспомнить, как долго она спала, но тем не менее, хотя ужасные молоточки стучали прямо по голове, ее сознание немного прояснилось. Она знала, что случилось и что происходит. Питер был на кушетке в соседней комнате, и, кроме того, кто-то звонил и стучал в дверь.
Она села. Из гостиной проникал свет. Опустив босые ноги на голый пол, туда, где кончался ковер, она осторожно подошла к щели у двери. Она почувствовала смутное облегчение от того, что была не одна. Этот… звон в ушах… эти молоточки… Чепуха… Нет не чепуха.
Питер спрашивал:
– Что вы хотите?
– Снимите цепочку с двери и дайте мне войти, или через три минуты здесь будет полиция, – кричал Джей.
Сердце у Дженни замерло.
– Кто вы, черт возьми? Я сам могу вызвать полицию сюда через три минуты.
– Что вы сделали с Дженни? Черт возьми, снимите эту цепочку, я сказал!
– Черт с вами! Я ничего не сделал с Дженни. Она спит в кровати.
И Дженни прошептала в темноте: «Ну, держись. Этот момент пришел, он здесь, и даже не так, как ты боялась, а хуже, гораздо хуже». Она включила лампу. Ее бюстгальтер расстегнулся и соскочил; юбочка смялась. С тяжелой головой она поискала, что бы надеть, и не могла ничего найти. Набросив жакет, который лежал на кресле, и придерживая юбку обеими руками, она выбежала в прихожую.
Питер, в майке и брюках с расстегнутым для удобства ремнем, все еще стоял перед дверью; за ней в проеме, на который позволяла открыть цепочка, было видно обезумевшее лицо Джея.
Голос Дженни был хриплым:
– Все в порядке, Питер. Открой дверь.
Джей ворвался. Он уставился вначале на Дженни, которая держала юбку, как щит, потом на растрепанного мужчину, потом снова на Дженни.
– Кто это? Боже мой, что происходит? Он обидел тебя?
– Нет, нет. Это друг. Все в порядке.
– В порядке? Друг?
– Да, я хочу сказать, это было так неожиданно, он только что пришел. Я не знала, что он придет, так что…
Сильное головокружение охватило ее, ноги ослабли, и она привалилась к стене. Джей подхватил ее. Держа ее за плечи, он внимательно разглядывал ее.
– Ты пила или кто-то дал тебе что-то выпить? Он снова обернулся к Питеру.
– Что происходит? Кто вы, черт побери? Что вы сделали с ней?
Смутившись и заливаясь краской, Питер промямлил:
– Мое имя Питер Мендес. И это правда, я только друг, друг Дженни, из Чикаго.
От слабости Дженни была близка к истерике. Питер выглядел таким смешным со своими всклокоченными волосами, босой, в то время как Джей стоял в темном костюме, белой рубашке с галстуком. Она издала звук, похожий на хихиканье, ужас и слезы были в этом звуке.
Джей тихо покачал головой.
– Дженни, ради всего святого, расскажи мне! Я ужасно беспокоился весь вечер. Никто не отвечал по телефону. Я звонил тебе в офис, и женщина из соседнего офиса сказала, что тебя не было с половины шестого. С грабителями на улицах и после того, что случилось с Джорджем… – Он остановился в изумлении. – Ты знала, что нам нужно было поговорить сегодня вечером, но отменила встречу. Это второй раз, когда ты отменяешь… – Он снова остановился. – Я думаю, думаю, я схожу здесь с ума. Мне кажется, я вижу что-то не то. Ты голая!
Через открытую дверь кровать выглядела, как ложе наслаждений султана; все было скомкано, обе подушки смяты, в маленькой тесной комнатке царил беспорядок. Три пары глаз теперь были устремлены на эту кровать.
Лицо Джея стало бледным, тогда как у другого мужчины красным.
– Ты, – сказал он с сомнением в голосе, – это ты ли, тебя ли я вижу, Дженни?
– Пожалуйста, позволь мне объяснить тебе…
– Да, и скажи, почему ты солгала мне, сказав, что у тебя встреча с клиентом. Скажи мне, что здесь происходит? – Его голос был хриплым, в нем слышались слезы. Он тяжело дышал и дрожал всем телом. – С другой стороны, может, и не стоит беспокоиться, рассказывая мне обо всем.
Она подбежала к нему и, подняв руку умоляющим жестом, забыла про юбку, которая упала на пол. Когда она наклонилась, чтобы поднять ее, жакет распахнулся, открыв ее обнаженные груди. Джей оттолкнул ее руки и отвернулся от нее.
Самая трагическая ситуация иногда бывает и комичной. Не странно ли это? И еще удивительнее то, что в самом ужасном отчаянии человек может словно наблюдать себя со стороны, замечая все смешные и нелепые стороны своего положения.
– Джей, выслушай меня. – Ее слова звучали умоляюще, и она начала рыдать. Когда она закрыла лицо руками, поднятая юбка снова упала, и она осталась в просвечивающейся нижней юбочке.
– И это ты? – хрипло повторил Джей, словно он был поражен в самое сердце.
– Вы должны извинить ее, – произнес Питер. – Она никогда не пила раньше. Она была сильно расстроена. Она явно не в себе, это на нее так не похоже.
Джей взглянул на него.
– И, я полагаю, вы знаете, когда она бывает похожей на саму себя.
– Я знал ее очень давно. Нам нужно было переговорить об одном деле.
– Ах, да. Так вы и сделали. Я вижу, так вы и делали. Основательно поговорили.
Джей стоял, вытянув руки по швам, как солдат на посту, только его кисти двигались, сжимаясь в кулаки, разжимаясь и снова сжимаясь.
– Если бы кто-то сказал мне, что мой отец поджег свой дом или моя мать ограбила банк, разве бы я поверил в это? – Он разговаривал сам с собой, словно был один. – О, Боже мой, когда белое – черное, а черное – это белое, тогда всякое может случиться. Все, что угодно.
– Джей. – Она хотела заговорить, но ужас перехватил ей горло, и она не смогла вымолвить ни слова. Она понимала, что делает что-то не то, но сознание было ясным, и это несоответствие крайне удручало ее.
Джей прошел к входной двери, которая все еще оставалась открытой, и оглянулся назад. У Дженни промелькнуло в голове, что так озирается человек, покидающий свой дом и в последний раз пытающийся запечатлеть его в памяти, или – может быть и такое? – тот, кто с презрением пытается вычеркнуть из памяти все связанное с этим местом. Стояла тишина, никто не проронил ни слова, только большие желтые часы на столе пробили полчаса, и затем снова было слышно их мерное тиканье. В эти несколько мгновений смутный образ, даже не мысль, а какой-то фрагмент или обрывок мысли, промелькнул в голове Дженни и растворился: экипаж, белые лошади, хрустальный башмачок, и потом все исчезло.
