Санта Монтефиоре - Твоя навеки
— София, — прошептал он.
Когда она открыла глаза, он посмотрел на нее с такой любовью, что она бросилась к нему в объятия и спрятала лицо у него на груди.
— Мне так жаль, папа, так жаль, — рыдала она, и ее трясло от стыда и страха.
Он прижал ее к себе и раскачивал, как ребенка, пытаясь унять и ее боль, и свою собственную.
— Все в порядке, София. Я на тебя не сержусь. Все в порядке. Все будет хорошо.
Его объятия успокаивали ее, так как отец давал ей понять, что готов разделить с ней непосильный груз ответственности.
— Я так люблю его, папа.
— Я знаю, София, но он твой двоюродный брат.
— Но разве есть закон, который запрещает жениться двоюродным брату и сестре?
— Не в этом дело. Мир живет по своим законам. Ты знаешь, что у нас не принято заключать брак между близкими родственниками. А в вашем случае это все равно, что жениться на собственном брате. Это постыдно. Ты не можешь стать женой Санти. Кроме того, твое чувство пройдет, как наваждение, ведь ты еще так молода.
— Нет, папа. Я знаю, что люблю его.
— София, — покачав головой, мрачно произнес отец, — ты не можешь выйти замуж за Санти.
— Мама меня ненавидит, — прорыдала София, — она всегда так ко мне относилась.
— Нет, милая, она просто разочарована. И я тоже. Мы с твоей матерью долго обсуждали эту ситуацию. Мы сделаем все, чтобы твои интересы не пострадали. Доверься мне.
— Мне так жаль, папа, — со слезами в голосе повторила София.
Она направилась в гостиную, где ее ждали родители, чтобы объявить о своем решении. Присев на софу, она опустила взгляд. Анна в длинном платье сидела у окна, поджав губы и напряженно скрестив ноги. Она была бледной и выглядела уставшей. Пако, с крайне озабоченным лицом, нервно мерил шагами комнату. Он словно постарел в один миг. Двери в коридор и столовую были плотно закрыты. Рафаэль и Августин, которых мучило любопытство, неохотно подчинились приказу отца и убрались в дом Чикиты смотреть телевизор вместе с Фернандо и Санти.
— София, твоя мать и я решили, что ты не должна сохранять этого ребенка.
Отец говорил суровым голосом, и, когда София хотела его прервать, он взмахом руки показал ей, что требует молчания.
— Через несколько дней ты уедешь в Европу. Как только ты...
Он поколебался, не зная, как выразить свою мысль, потому что прерывание беременности противоречило и его вере, и его принципам и он знал, что этот эпизод тяжелым бременем ляжет на его совесть.
— После того как ты почувствуешь себя лучше, ты все равно останешься там, потому что университет Буэнос-Айреса теперь для тебя не такое привлекательное место учебы, как раньше. Вам с Санти надо побыть по разные стороны океана. Когда твои чувства немного поутихнут, ты можешь вернуться домой. Никто не должен знать о том, что случилось, понятно? Мы должны сохранить эту тайну во имя нашей семьи.
Он не стал посвящать ее в то, что она остановится у Антони и Доминик в Женеве, а потом отправится учиться в Лозанну, чтобы она не могла заранее сообщить об этом Санти.
— Больше я не допущу, чтобы ты позорила доброе имя нашей семьи, — жестко добавила мама, которая думала только о том, как этот скандал может отразиться на будущем ее сыновей.
Она с горечью вспоминала, как изменилась в последнее время София, которой она даже начинала гордиться. Теперь эти чувства казались ей смешными и вызвали у нее болезненную реакцию.
— Вы хотите, чтобы я сделала аборт? — медленно проговорила София.
Ее рука невольно легла на живот, и когда она опустила взгляд, то заметила, как она дрожит.
— Твоя мама... — начал Пако.
— О, так это ты! — поворачиваясь в сторону матери, зло бросила София. — Ты отправишься прямиком в ад! Ты ведь католичка. Почему же ты такая лицемерная? Почему ты допускаешь, чтобы я поступила так по отношению к своему ребенку? Ты забываешь о своей вере, когда тебе это выгодно!
— Не смей разговаривать с матерью в таком тоне, София, — строго сказал отец, и она услышала в его голосе стальные нотки, чего раньше никогда не было.
Она перевела взгляд с отца на мать и поняла, что не знает этих чужих людей.
— Ребенок родится с отклонениями, София. Разве это справедливо рожать его, если ты заведомо знаешь об опасностях, которые его подстерегают, — с нарочитым спокойствием железным тоном произнесла мама.
Смягчив голос, она выдавила из себя улыбку и добавила:
— Это для твоего же блага, София.
— Я не стану делать аборт, — упрямо заявила София. — Мой ребенок родится абсолютно здоровым и нормальным. Ты беспокоишься только о репутации своей семьи, а не о том, каким может быть этот младенец. Ты думаешь, что никто ничего не узнает? Но это ведь смешно! — И она презрительно рассмеялась.
— София, ты злишься сейчас, но со временем все поймешь.
— Я никогда не прощу тебе этого, — выкрикнула она, сложив руки на груди.
— Мы волнуемся только о тебе, — сказал ее отец. — Ты наша плоть и кровь, и мы хотим тебе добра. Мы любим тебя, поэтому доверься нам.
— Я так и думала раньше, — ровным голосом произнесла София.
Аборты — это для проституток. Они были постыдными и опасными. Что, если падре Джулио узнает? Она навсегда будет обречена гореть в геенне огненной? Вдруг она подумала, что лучше бы ей было прислушиваться к проповедям, чем предаваться мечтам о сексе с Санти. Раньше она считала, что религия придумана для слабовольных людей, таких как Соледад, которые нуждаются в поводыре, или для фанатиков, вроде ее матери, которым удобно с помощью веры манипулировать другими людьми, но теперь София боялась, что Бог взирает на нее с небес. Пока она мечтала, вера бросила семя в ее душу, и теперь, когда она больше всего нуждалась в утешении, неожиданно возникшие мысли о вечном наказании испугали и потрясли ее.
— Мне надо попрощаться с Санти, — выдавила она, наконец, глядя в пол.
— Думаю, это не стоит даже обсуждать, — холодно вымолвила ее мать.
— Я не понимаю, почему нет, мама. Ведь я уже беременна!
— София, не надо со мной так разговаривать. Здесь не над чем смеяться. Все это очень серьезно. Я не разрешаю тебе ни с кем встречаться до отъезда, — решительно повторила мама, расправляя складки на платье.
— Папа, это несправедливо. Что плохого, если я встречусь с Санти?
Она умоляла его, и Пако отошел к окну, чтобы не встретиться с дочерью взглядом. Его вина была слишком велика. Он знал, что сейчас речь идет не о скандале, а о том романе в далеком 1956 году, когда Пако предал Анну. Теперь ее доверие предала дочь. Он не мог допустить и мысли, что потеряет мир с женой навсегда. Он видел обиду в ее глазах. Все дело в том, что Анна не принадлежала ни этой стране, ни этой семье. У него не оставалось выбора, как только стать на сторону Анны.
