Кэтрин Стоун - Счастье в награду
— Я не устала! Забыл — я же спала целые сутки! — Да она просто не сможет заснуть, пока не услышит от Лукаса все, что он хочет сказать: слова, подтверждающие нежность, светившуюся в его взоре. — Погоди. На чем я остановилась? Ах да, Брэндону удалось меня одурачить окончательно. Нет, все-таки не совсем окончательно. И я раскусила его все-таки прежде, чем он выдал, что возбудился, пока слушал разглагольствования Адама о совершенных им убийствах. И захотел сию же минуту прикончить кого-нибудь сам. Только на этот раз воспользоваться ножом. Потом Брэндон сделал следующий ход, а я — свой. Во всяком случае, попыталась. Понимаешь, он связал мне руки за спиной, и в результате я не очень твердо держалась на ногах. — Наверное, поэтому и не удалось пнуть его так, как положено. Он разъярился и грохнул меня о камин. Я не то чтобы потеряла сознание, но все вдруг куда-то поплыло и стало нечетким. В общем, я плыла себе и плыла и ничего не боялась. Даже когда он меня раздел. Я не могла сопротивляться и просто отдалась на волю волн.
— Что ты еще помнишь?
— Ничего. — Она спокойно посмотрела ему в глаза: «Ничего, о чем стоило бы говорить!» Гален улыбнулась. — А потом часы стали бить полночь, и я услышала, как гудит лифт. Это пришел ты. Вот и все. — Но тут Гален озабоченно нахмурилась.
— Что такое?
— Я все еще думаю, что не теряла сознание полностью. Но наверное, все-таки ошибаюсь. Я помню, как ты говорил со мной и звонил в службу спасения. Но совершенно не помню, чтобы ты говорил с Брэндоном. Он ведь был там, в квартире. И тоже слышал, как гудит лифт.
— Да. Но мы не разговаривали. Он предпочел держаться в тени и выскочил следом за нами. — Лукас умолк, снова удивляясь той ясности, с которой чувствовал каждый шаг Брэндона, покинувшего его дом… и тому спокойствию, с которым описывал все это офицерам полиции. — Он угнал мою машину и помчался в аэропорт.
— Но его перехватили по пути.
— Нет. Он сбил заграждение и понесся дальше, чтобы уйти от погони.
— Прямо по льду?
— Да, — спокойно подтвердил Лукас. Его людям дорого далось это преследование. Но полицейские не струсили и не потеряли Брэндона из виду — они рисковали так же, как рисковал бы сам лейтенант, убедившись, что улицы в этот час пустынны и нет риска сбить прохожего. Опасность грозила только им самим, но они приняли ее как должное, ради Лукаса и Гален. И в ту ночь лед оказался неожиданным помощником полиции. — Брэндон потерял управление, перевернулся и сломал себе шею. Он умер мгновенно. Никто из преследовавших его не пострадал.
— Вот и хорошо! Прекрасно, что никто, кроме Брэндона, не погиб, а он наконец получил по заслугам. Пусть это не очень соответствует христианской морали.
— К нему вообще неприменимо понятие «мораль», — заверил Лукас с мрачной улыбкой. И тут же снова стал серьезным. — А что еще ты запомнила?
— В каком смысле?
— В смысле того, что я тебе говорил по дороге в больницу. Помнишь, о чем я тебя просил?
Его глаза снова пылали расплавленным серебром, они прожигали насквозь, они молили, они требовали…
— В каком смысле?
— Ну… — Лукас погладил бледную атласную щечку и благоговейно прикоснулся к горячим трепетным губам, так ласково улыбнувшимся ему тогда, в фургоне. — В смысле того, что я тебя люблю. Это действительно так, Гален. Больше жизни.
— Лукас.
— И еще я просил тебя выйти за меня замуж. А ты ответила мне «да».
— Вот как?
— Разве я ошибся?
«Ты не ошибся! Я сказала «да»! Да! Да!» Но Гален вдруг нахмурилась, чего Лукас и опасался больше всего. И поспешил заглушить ее возражения ласковым поцелуем.
— Сейчас моя очередь говорить, а твоя — слушать! Пожалуйста, Гален! Я очень тебя прошу!
— Хорошо.
— Я не верил в возможность полюбить кого-либо. Мне казалось, что все чувства умерли во мне еще тогда, в детстве. Но все-таки я влюбился, Гален, в тебя.
— Какое совпадение. Я тоже не верила, что смогу кого-то полюбить. Но я влюбилась, Лукас. В тебя.
— Однако ты хотела уехать, — глухо напомнил он. — Твой чемодан и пакет уже стояли в холле, а все остальное было распихано по карманам пальто.
— Ну, я…
— Подумала, будто я овладел тобой, чтобы спровоцировать убийцу. — Лукас прочел правду в ее глазах, а Гален увидела, как он зол на себя. — Мне следовало больше тебе доверять и рассказать про Адама. К воскресенью он уже почти созрел для нового убийства и вряд ли смог бы долго терпеть. Но прежде мне потребовалось получить подтверждение своей догадке, чтобы как можно скорее расставите по местам наши силы. И я справился с этим намного быстрее, чем ожидал, так как меня отчаянно тянуло к тебе. Я никак не думал, что он позвонит в ту же ночь. Но в любом случае в мои планы никак не входила близость с тобой. Я знал, что этот ужас вот-вот закончится и я скоро буду волен устраивать свою жизнь. Но…
— Я тебя соблазнила.
— Ты соблазнила меня намного раньше! Но я бы ни за что не стал этого делать, если бы не надеялся провести с тобой всю ночь и успеть сказать все, что хотел.
— А убийца все-таки позвонил, — прошептала Гален. — И как он только узнал о нас?
— Адам ничего не мог знать, Гален. Он просто был готов — вот и все. И когда позвонил, уже не имели значения ни твои слова, ни наши действия и поступки. Адам все равно убил бы, а вину взвалил бы на тебя. Словом, он позвонил. А я сбежал.
— Но ведь ты должен был уйти.
— Да. И мне необходимо было сосредоточиться на этом, чтобы не прозевать момент, когда Адам пустит в ход свой нож.
— И ты не пропустил его.
— Да. Но это далось нелегко. Я все время думал только о тебе. Тревожился о девочке, которую дразнили в классе пугалом и над которой издевались и Марк, и Адам, и даже Розалин Сент-Джон. Гален, я знал, что в твоей жизни была и любовь — благодаря Джулии, Винни и Энн. Я верил в твою любовь ко мне. Но боялся, что ты не поймешь моего желания быть с тобой близким до конца. И как только сомнение в искренности моего влечения к тебе победит, может рухнуть и вера во все остальное — в том числе и в мою любовь. Похоже, так оно и случилось после того, как я ушел.
— Я… — Гален растерянно опустила глаза и нахмурилась, разглядывая свою Барби.
— Об этом я тоже думал, — тихо произнес Лукас, прочитав ее мысли. — О твоих словах об обаянии этой неестественной пластиковой формы, о принятии ее за образец, женской фигуры. Но в конце концов понял, что ты сказала мне правду. Для тебя Барби — всего лишь подруга. А еще, наверное, символ любви. Если бы у твоей матери была не Барби, а какая-то другая кукла, ты выбрала бы себе такую же. И шила бы одежду для нее.
— И обо всех этих вещах ты думал, слушая Адама?
