Кэтрин Куксон - Бремя одежд
Эндрю прочитал его, вернувшись с работы. Едва он появился на пороге, миссис Макинтайр взяла конверт с каминной полки и подала ему. Это было первое письмо, написанное ему Грейс за все время ее болезни. Не раздеваясь, он сел и начал читать.
– Это от Грейс, – тихо сообщил он матери. Миссис Макинтайр стояла возле стола, обратив на сына почти невидящий взгляд.
– Я так и чувствовала.
– Она возвращается.
– Домой?
– Да.
– О, Эндрю… почему?
Когда он объяснил ей, женщина медленно села. Она ничего не говорила. Эндрю протянул к матери руку.
– Не надо. Не плачь.
– Но… но она уже и так столько пережила. Почему все так выходит? Будто этот дом… как-то влияет на нее… держит, не отпускает от себя. Я-то думала, что теперь… что теперь вы начнете новую жизнь.
– Я думаю, что грехи родителей не обязательно передаются третьему или четвертому поколению детей – мы с Грейс будем платить за них прямо сейчас тем, что до самой смерти не сможем жить вместе.
– Не говори так.
– Не могу себе представить, что она опять возвращается в Уиллоу-ли. Я полагал, что она поживет в том домике возле Бакфастлея, по крайней мере, несколько месяцев. Тетя Аджи привела там все в порядок и ждет ее… странно, – он медленно покачал головой – Меня абсолютно не занимают проблемы Беатрис. Наверное, это противоестественно.
– Нет, вовсе нет, – мать вытерла глаза. – Просто сейчас ты намного больше волнуешься о Грейс… это, видимо, тот Спенсер, о котором ты мне говорил.
– Да, это он, и я ничего плохого в его адрес сказать не могу. И вообще, кто я такой, чтобы выискивать недостатки у других – по крайней мере, у людей того класса?
– Но по отношению к… – миссис Макинтайр не закончила. Ее голос как-то странно потерял свою силу. Эндрю поднял голову.
– Что? – он поднялся и подошел к матери. – Что с тобой?
Старая женщина сидела, склонив голову и крепко прижав руки к животу. На ее лбу выступили капельки пота. Эндрю крепко обнял мать, и когда она снова смогла говорить, то, показав пальцем куда-то в потолок, сказала:
– Таблетки в верхнем ящике – во флаконе.
Пять минут спустя Эндрю, опустившись перед матерью на корточки, нетвердым голосом спросил:
– И давно это у тебя?
Некоторое время она смотрела на сына молча, потом ответила:
– Года два.
– Боже милостивый.
Вся сжигавшая Эндрю жалость, сострадание к матери выразились в этих двух словах.
Джеральд Спенсер не понравился Грейс, но, по крайней мере, он имел один плюс – не был импотентом. Теперь Грейс думала о том, как уберечь Беатрис от позора. Это отвлекало ее от мыслей о себе самой и помогло, как ничто другое, ее возвращению к нормальной жизни.
Иногда на нее нападали приступы ужасного страха перед темнотой, перед тем, что она вновь начнет ругаться, и ей казалось, что она вновь возвращается к первоначальному болезненному состоянию. Но временами она совершенно правильно оценивала свое положение, понимая, что никогда не будет свободна для Эндрю, пока не устроит жизнь детей. Ее любовь к Эндрю возвращалась, но это чувство зависело – как, впрочем, и всегда – от благополучия детей.
Грейс совершенно хладнокровно решила, что если возникнет хотя бы малейший шанс возвращения Дональда домой, она на длительное время уедет отдыхать куда-нибудь, захватив с собой Джейн.
Это можно было бы сделать без скандала – для деревни она по-прежнему была «не в себе». Известно, тот, кто побывал в психушке, так и оставался как бы… немного «того». Про них обычно и говорили: "Знаете, они маленько «того». На большинстве людей клеймо «психически больной» так и оставалось навсегда – до самой смерти. Грейс страдала от того, что в глазах деревни она так и останется женщиной «не в себе», однако был в этом и положительный момент: никто не станет осуждать ее, если она устранится от забот о больном муже.
Как ни странно, со времени того нервного срыва Грейс стала бояться скандалов намного больше, чем прежде. Если бы разоблачение наступило много лет назад, пострадавшей была бы, в основном, она сама. Но сейчас – ее дети уже не были детьми. Стивен стал молодым человеком, дочери – девушками, причем в таком возрасте, когда люди бывают особенно впечатлительными. Ничто не должно было омрачать их жизнь.
И если было в ее прошлом такое, о чем Грейс вспоминала теперь с благодарностью, – так это то, что в тот ужасный вечер она не бросила в лицо Дональду всю правду.
Однако все опять пошло не так, как она планировала.
Через два месяца после того, как Беатрис вышла замуж, Дэвид сообщил Грейс, что Дональд выходит из больницы и отправляется в частную клинику, расположенную возле Хоува, – состояние его все еще оставалось тревожащим. Но на следующий день супруг Грейс собственной персоной появился в гостиной Уиллоу-ли.
Это произошло вечером, в начале весны тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Эндрю Макинтайр работал в саду, Джейн уютно устроилась на придвинутой к окну тахте, а Грейс сидела рядом, сложив руки на коленях, и смотрела на Эндрю.
В такие моменты ею овладевал душевный покой: казалось, его спокойствие постепенно переливается в нее. Грейс было приятно наблюдать за его движениями – ритмичными, как будто неторопливыми, однако подобное впечатление было обманчивым: с любой работой Эндрю справлялся очень быстро… Хороший человек был Эндрю. Она по многу раз в день повторяла себе: «Эндрю – хороший человек». Это короткое определение суммировало все черты характера Эндрю: его верность, ум и рассудительность, терпимость – да, особенно терпимость.
Его мать умерла три месяца назад; теперь ничто не связывало Эндрю с этими краями, и не было бы ничего удивительного, если бы он, зная, что Грейс не сможет снова жить в одном доме с Дональдом, принялся бы уговаривать ее уехать с ним.
Временами, причем это началось уже давно, она чувствовала, что Эндрю, несмотря на все свое терпение, уже с трудом переносит эту ненормальную жизнь, которую им приходилось вести. Это особенно часто проявлялось в те моменты, когда он крепко прижимал Грейс к себе, и тогда она ощущала всю силу его страсти. Когда она однажды вновь повторила то, что говорила уже много лет: «О, Эндрю, дальше так жить просто невозможно,» – он ответил: «Терпение. Все образуется».
Встречаться стало нисколько не легче, наоборот, даже труднее, поскольку теперь надо было постоянно опасаться четырех пар глаз. Только накануне вечером Грейс заговорила об этом, но Эндрю сказал: «Помнишь, много лет назад я говорил, что могу любить, даже не прикасаясь к тебе? Так вот, я и сейчас не отказываюсь от тех своих слов». После этого он овладел ею с особой страстью.
