Салли Боумен - Темный ангел
Заботу о Констанце, сказала Гвен, возьмет на себя ее семья. У них с самого начала было такое намерение. Мистер Шоукросс был старым и преданным другом семьи. Она смерила клерка холодным взглядом.
Молодого человека обидело это замечание и тон, которым оно было высказано. Его бледная кожа порозовела. Он ответил, что его фирма только испытывает облегчение и готова способствовать.
– Конечно, надо еще решить вопрос с квартирой в Блумсберри. С арендуемой квартирой. – Он остановился у дверей. – Ее придется освободить. Владелец требует помещение. Мы уже вступили с ним в контакт. – Он сказал это с неприятным выражением лица, бросив презрительный взгляд на тигровую шкуру, лежащую на полу. Возмущенный тем, что Шоукросс, который имел столь богатых и влиятельных друзей, оказался несостоятельным должником, он откланялся.
Через два дня – это ее последняя обязанность, с облегчением сказала она себе, – Гвен отправилась в Блумсберри, прихватив с собой Констанцу. Та настояла, что будет сопровождать ее: ей нужно, сказала она, собрать кое-какие свои вещи. Много времени это не займет. Все влезет в один чемодан.
Дом был высок и мрачен. В общем холле пахло мастикой для полов и еле уловимо вареной капустой. Гвен прислонилась к стене; ей стало дурно. Лишь присутствие Констанцы заставило ее собраться с силами. Констанца повела ее наверх по широкой лестнице до первой площадки, от которой шел крутой подъем на второй этаж.
Гвен предварительно обзавелась ключом, которым и открыла дверь в апартаменты Шоукросса. Она впервые оказалась там, где жил ее любовник.
Они никогда не встречались здесь, и комнаты ни в коей мере не походили на ее представление о жилище модного писателя. Хотя она знала, что Шоукросс далеко не обеспечен, Гвен с ее богатым воображением представляла себе это помещение в виде уютных, заставленных книгами комнат, истинного владения творца слова. Мысленным взором она рисовала себе книжные шкафы, отсветы пламени камина на кожаных переплетах; стол, на котором, вполне возможно, стоит лампа с зеленым абажуром; аккуратные стопки бумаг; удобное кресло; простор и порядок. Ей доставляло удовольствие представлять себе Шоукросса работающим за письменным столом, когда, отрываясь от творчества, он предается мыслями о ней. Она представляла себе, как слуга приносит ему поднос с едой, и Шоукросс садится за обед. Она видела, как время от времени он приглашает к себе кого-то из известных личностей, которые входят в число его друзей. Она ясно представляла себе, как они сидят у камина, ведя беседы о жизни, искусстве, религии и философии.
Комнаты не отвечали ни одному из этих представлений. Они оказались основательно замусорены, и видно было, что тут давно никто не обитал. Книжные полки покосились и растрескались; книги хотя и в изрядном количестве разместились на них, но были покрыты пылью. Перед тусклым, давно не мытым окном находился стол, из-за которого открывался вид на шумную улицу, но и стол был дешевым и потрепанным. На нем стояла какая-то уродливая скособоченная лампа. Стол был завален грудами писем, счетов и листов с набросками. Гвен была поражена. Шоукросс уделял столько внимания своей внешности. Он всегда казался ей таким вылощенным и подтянутым.
– Всего тут три комнаты. – Констанца опустила на пол свой маленький черный чемодан. Она стояла в центре комнаты. Мордочка у нее была нахмуренной. – Там спальня папы – вот сюда. – Она показала на дверь. – Дальше моя комната, через коридор. В ней две кровати. Няня спала со мной в комнате. – Она упомянула об этом с гордостью, словно пребывание вместе с няней повышало ее статус. – Конечно, она ушла несколько лет назад. Папа никого не взял на ее место. Я уже стала старше, и мы отлично справлялись без нее. – Она помолчала, отвернув к окну личико с резкими чертами. – Вам тут нравится? Мне нравится. Если выглянуть из окна, видна площадь. И еще тут в конце улицы есть церковь. По утрам в воскресенье я слышала ее колокола.
Гвен не ответила. Она опустилась на неудобное кресло перед пустой каминной решеткой. На полке напротив стояло несколько пустых бутылок и ряд грязных стаканов. Она прижала ко лбу руку, затянутую в перчатку.
– Констанца. Может… мы несколько поторопились? Я не уверена, что справлюсь. И тебя это должно расстроить. Может, нам не стоит тут оставаться? Я могу устроить… ну, словом, чтобы все отсюда перевезли в Винтеркомб. И потом мы во всем разберемся…
– Мне нужна моя одежда, – упрямо сказала Констанца. – И еще несколько книжек. Кое-что из вещей моей матери – ее щетки для волос. Я их тут оставила. Они мне нужны.
– Конечно, конечно. – Гвен сделала попытку привстать. Приподнявшись, она снова опустилась в кресло. Она уже начала сожалеть, что вообще ступила ногой в эти ужасные комнаты. Лучше бы сюда приехал кто-нибудь другой. Она вздохнула. Любопытство, сказала она себе, любопытство худшего сорта – вот что привело ее сюда. Прежде чем окончательно расстаться со своим любовником, она хотела хотя бы раз бросить взгляд на дом Эдди. Что ж, она увидела его.
– Вы оставайтесь здесь. – Констанца внимательно посмотрела на нее. – У вас усталый вид. Я знаю, где что лежит. Это недолго. – Она порылась в груде бумаг на столе, вытащив на поверхность письмо на розовато-лиловой бумаге. Схватив кучу листов, она сунула их Гвен в руки. – Гляньте. Это наброски нового романа папы. Пока ждете, можете просмотреть их. Я знаю, как вам нравились его книги. Он бы хотел, чтобы вы… прочитали это.
Гвен была тронута. Она взяла листики. Констанца ободряюще кивнула ей. Подхватив чемоданчик, она двинулась в спальню.
Как только закрывшаяся дверь скрыла за собой Гвен, Констанца расслабилась. Первым делом она направилась в папину спальню. Подтащив стул, она вскарабкалась на него и пошарила на пыльной полке гардероба. Там она обнаружила искомый ключ и с его помощью открыла шкафчик, стоявший у его кровати. В нем было две полки. На верхней располагался набор лекарств, мазей, лосьонов и таблеток, ибо у отца случались приступы ипохондрии. На нижней полке, аккуратно сложенные, лежали несколько блокнотов в черных обложках.
Констанца опустилась на колени. То, что ей предстояло сделать, несколько пугало ее, ибо она знала, что эти блокноты хранились втайне. Ее отец писал в них каждый вечер. Если она заходила, он прикрывал их или захлопывал. Он всегда держал их под замком. Ключ он хранил в кармане, если не считать времени его поездок в Винтеркомб, когда он оставлял его на пыльной полке гардероба, подальше от взглядов. Хотел ли он, чтобы они достались ей? Констанца подумала, что да, хотел бы. Они были его личными книгами, а теперь, когда он умер, они принадлежат его дочери. «Я должна просмотреть их из-за папы», – сказала себе Констанца. Она извлекла блокноты и положила их на самое дно чемоданчика. Руки у нее зудели и чесались. Она вытерла их о подол платья.
