Моя (не)любимая бывшая - Диана Рымарь
— Барсег! — я снова кричу, пытаюсь вырваться из захвата Вагана.
И неожиданно чувствую, как к боку прислоняется что-то твердое, железное. Бросаю взгляд вниз и вижу пистолет. Холодею…
Если он выстрелит, я не рожу моего малыша.
— Тихо, не рыпайся, — рявкает Ваган мне на ухо. — Лучше покажи, что у нас тут.
С этими словами он дергает за пояс моего плаща.
Мучительно краснею, потому что под ним одно лишь белье. Откровенное, красное. Платье я решила и вовсе не надевать, ведь ехала сюда с весьма конкретной целью.
— Ух ты, как мне повезло, — довольно подмечает Ваган и пожирает взглядом мою грудь.
В этот момент мне становится дико противно, а еще я чувствую животный страх. Хочу верещать от ужаса, цепенею и холодею.
Слышу позади себя шум.
Оборачиваюсь и вижу, как Барсег с красным лицом пытается до нас доползти. Он даже встать не в силах.
А Ваган будто издевается:
— Что ты собрался делать, братец?
Не пойму, что происходит с Барсегом. Почему он лежит, хрипит, краснеет?
— Что с ним? Пожалуйста! — прошу Вагана. — Ему нужна помощь!
А он и не думает помогать.
— О, не волнуйся, Снежаночка, я просто подмешал в его коньяк небольшой аллерген. С Барсегом ничего ужасного не случится, максимум подохнет от отека горла. Как ему и суждено было пять лет назад…
Меня передергивает от того, с каким предвкушением Ваган все это говорит.
Неожиданно вспоминаю, как Барсег рассказывал мне про один случай с аллергией пятилетней давности. Он говорил, что тогда ему было так плохо, что чуть не умер. Получается, по вине Вагана?! Ни разу этому не удивлюсь!
— Пусти ее! — хрипит Барсег.
— А то что? — огрызается Ваган. — А то ты ка-а-ак задохнешься тут, да? Мне очень страшно… Пойдем, Снежана. Пусть подыхает тут один.
С этими словами он резко пихает меня в спину, а потом хватает за затылок. Пальцы у него крепкие, как тиски. Мне дико больно, но это не имеет никакого значения.
Мое сердце рвется на части, достаточно вспомнить лицо Барсега. Он ведь там и вправду умирает.
— Ваган, пожалуйста! — я жалобно морщусь. — Позволь вызвать ему скорую? Хочешь, я потом поеду с тобой, куда скажешь, но позволь…
Он не дает договорить. Снова больно пихает меня вперед.
— Пошла! — командует строго.
Очень скоро мы оказываемся в хозяйской спальне.
— Хочешь помочь своему ублюдку? — щерится сальной улыбкой он. — Тогда делай все, что я говорю. Будь послушной, и, возможно, тогда я вызову ему скорую.
— Что ты от меня хочешь? — стону на выдохе.
— Для начала минет, а потом… — он плотоядно меня оглядывает.
В этот момент я окончательно понимаю — пока Ваган будет надо мной издеваться, Барсег там умрет. Задохнется от отека Квинке. А братец станцует над его остывающим трупом.
— Пожалуйста! — я свожу руки вместе. — Я сделаю все, как ты хочешь, но сначала скорую, молю!
Сейчас мне даже не страшно, что он и вправду мной попользуется. На первый план выходит гораздо более жуткий страх — я ведь теряю драгоценные минуты или даже секунды жизни Барсега.
Ваган хватает меня за волосы, заставляет опуститься на колени.
— Если не подчинишься, я трахну тебя дулом пистолета. С финалом в виде пули. Хочешь?
Он так больно дергает меня за волосы, что мне кажется, выдерет их с корнем. А черное дуло снова оказывается у моего лица.
Животный страх за собственную жизнь возвращается, как по команде.
Я нервно сглатываю, стучу зубами от ужаса.
— Он же брат тебе! Пожалуйста! — повторяю, как невменяемая.
— Рот открыла, да пошире! — рявкает он.
Потом цепляется за ремень, расстегивает его.
Ужас давно пережитого возвращается ко мне, накатывает волной. Я ведь уже проходила через такое. Моментально вспоминаю, как мне было мерзко и противно.
Но тут что-то происходит.
Неожиданно рука Вагана замирает. Он так и не расстегивает ширинку.
Я поднимаю взгляд и вижу, что он уставился на дверь.
Оборачиваюсь и вижу в дверном проеме Барсега.
Мой дорогой, любимый человек непохож на себя. Ворот его рубашки разорван, пуговица выдернута с мясом, горло распухло, впрочем как и его губы, и почему-то оплыл глаз. Вид у него такой, будто покусали пчелы.
Но главное — то, как он стоит, опираясь на косяк. Видно, что каждая секунда в горизонтальном положении дается ему с трудом. Он вот-вот свалится!
— Отошел… — шипит со свистом Барсег.
Тут я замечаю, как он поднимает руку, в которой блестит серебристый ствол оружия.
— Где ты его выдрал, я все обыскал, — с досадой рычит Ваган.
— Не все-е… — хрипит Барсег и целится. — Не трогай ее…
— И что ты сделаешь? — хмыкает Ваган. — Выстрелишь в родного брата? Ну давай, вот он я…
С этими словами он пихает меня в сторону.
Я падаю на задницу, пячусь назад и замираю, наблюдая за противостоянием этих двоих.
Барсег не отвечает Вагану, но я вижу, сколько в нем ярости. Он наверняка только на ней и держится. На бешеной животной злости.
Тем не менее он не стреляет, лишь продолжает целиться и хрипит:
— Пошел отсюда на хер…
Ваган бесится.
— С тех пор как она появилась в твоей жизни, ты как помешался, выше других ее поставил, выше меня… Но что же ты не стреляешь? А я скажу тебе, почему. Кровь сильнее, так? Ни хрена ты мне не сделаешь. Как ты после этого будешь жить?
Барсег краснеет еще сильнее, но больше не двигается. Замирает, держа брата на мушке. И я, и Ваган отчетливо понимаем — долго он не продержится.
Самое удивительное — мне кристально ясно, почему Барсег не стреляет.
Ваган прав, он — его плоть и кровь. Действительно, как жить, после того как выстрелил в родного человека? Того, с кем рос, кого оберегал.
Пусть Барсег пытался посадить брата, но это не то же самое, что всадить пулю в родного человека. У меня ведь тоже есть сестра, Аня. Соверши она жуткое преступление, наверное я бы тоже отправила ее за решетку. Но выстрелить… Я ее так люблю, что скорее закрыла бы собой.
Вот главное отличие двух братьев — Вагану любить не дано, зато Барсег прекрасно умеет это делать.
— П-последний шанс, — Барсег еле шевелит языком.
— Ни хрена ты мне
