Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша
— Дед, я тебе уже говорил, чтобы ты свою предвыборную кампанию раскачивал без меня?
— При чём тут моя гонка? Я для тебя стараюсь, дурень! Чтобы у тебя были связи в высших кругах! Бери пример со своего брата, у него летом свадьба с дочкой самого Агибалова. Я не хочу, чтобы ты, как и твоя мать, в своё время, связался с беднотой и сраными плебеями. Я такого позора второй раз не допущу!
— Спасибо за старания, дед, но у меня уже есть девушка.
— И кто она?
— Не твоё дело.
— Нет, милый внучок, как раз таки моё! Топтать — топчи сколько влезет, но отношения строить будешь только с собой равными. А станешь артачиться, так я тебя в два счёта лишу наследства! Ты понял?!
— Лишай, — равнодушно выдал Ярослав и отключился.
А я после этого разговора не знаю, как вообще пришла в чувства. Целый вечер проплакала белугой, а потом нафантазировала себе столько, что моя черепная коробка практически лопнула от всевозможных холодящих душу мыслей.
Яр сирота? Но не потому ли, что его отец был из «рабочего класса»? А что, если именно это сгубило и его, и его супругу? А что, если нас ждёт то же самое? И смогу ли я жить с пониманием того, что именно из-за меня Басов потеряет связь с близкими и лишится средств к существованию. Это он пока молодой перспективный спортсмен, гребущий деньги за рекламные контракты. А что будет через пять лет, десять, пятнадцать?
Смогу ли я вынести его полный разочарования взгляд, когда он поймёт, что я того не стоила?
Именно поэтому, промучившись в сомнениях всю ночь, я пришла к болезненному, но единственно верному решению. И когда на утро мы с Ярославов встретились, я тут же зарядила им ему прямо в лоб:
— Нам нужно расстаться!
— Чё?
Я тут же сбивчиво начинаю пояснять причинно-следственные связи своего поступка, но Басов лишь слушает меня, качая головой, а затем обрывает мой поток сознания на полуслове.
— Истома, ты офигела?
— Н-нет...
— Какой на хрен расстаться? Ты же сдохнешь без меня.
— Сдохну, — согласно киваю я тут же.
— И я без тебя тоже, глупая.
— Да?
— Да! И ты мне брось всё это дерьмо болтать. Не мой дед станет решать, как будет между нами. Понятно?
— Понятно, — киваю я и чуть не оседаю на пол, чувствуя бесконечное облегчение.
— Пусть старый хрыч бесится сколько душе угодно и на дочке Сердюкова сам женится, раз ему так приспичило с ним породниться. А я — пас, потому что нахожусь там, где мне хочется. Я не чья-то табуретка, чтобы меня двигали взад-вперёд. Ясно?
— Ясно.
— И вообще, я для тебя сюрприз приготовил. Можешь вырваться сегодня ко мне?
— Увы, Яр. После уроков меня встречает бабуля. И сразу домой. У нас будет мероприятие.
— Дорогие воцерковленные в гости придут?
— Нет. Поминки. Сегодня ровно год как не стало отчима и сестры.
— Соболезную, — сжимает он мои пальцы, и я киваю. Боль давно прошла, осталась лишь щемящая тоска по тому, кого уже не вернёшь. Но жизнь продолжается, вот только мама и бабушка не хотят это принять.
— Ничего, — киваю я.
Молчим несколько минут. Звенит звонок на следующий урок, но мы даже не вздрагиваем. Почему-то уже плевать, украденная близость стала дороже всего.
— Истома?
— М-м?
— Я всё равно к тебе приеду.
— Когда?
— Когда все уснут. Что скажешь?
Сердце в ауте. В моменте кровь в венах превращается в крутой кипяток. По телу бродит электричество, поджигая все фитили на моей выдержке.
Но я же не такая рисковая, ведь правда?
— Приезжай.
Боже...
_______
* Псалом 118 - самый большой псалом в Библии - 176 стихов.
Глава 40 – Мороженка
Вероника
Вечером дома траурная атмосфера. Как и ожидалось, никто из близких даже не пытается вспомнить, что сегодня мой восемнадцатый день рождения.
Всем плевать на меня. И матери. И бабке.
На столе, вместо праздничного торта со свечами, кутья, которую показательно окропляют святой водой. Стопка румяных блинов, пирожки с приторно-сладкими начинками и компот из сухофруктов.
Я стараюсь не плакать. Бабка ревёт белугой. Мать нескончаемым монологом, всхлипывая, вспоминает моего отчима и сестру. Обо мне ни слова. Даже банально участливого «прости, что так» нет за то, что мой самый светлый день пропущен через монохромный фильтр из-за жуткой аварии, унёсшей жизни двух родных нам людей.
Ничего. По нулям.
И не то чтобы мне сильно чего-то хотелось, но подарков тоже нет. Даже нужных мне ботинок. Мать отдала последние деньги в церковь — на икону — это, по её словам, важнее всего на свете.
— Помнишь, мамочка, какая я была до рождения Ирочки? Помнишь? — бабка кивает и горестно завывает, сморкаясь в платочке. — Я была тенью! И жить не хотелось. Муж не мил, новый город набил оскомину в два счёта, нежеланный ребёнок на руках.
Взгляд на меня такой бросает, что душу на мгновение сковывает отчаяние и боль. Но тут же чувства тухнут. А разве я этого не знала все эти годы? Мама меня не любит. И никогда не полюбит. Никогда! Ни за что! Я её крест, который она вынуждена тащить на себе. Как можно проникнуться тёплыми чувствами к убийце, что своим появлением расстреляла в упор её светлое и незамутнённое будущее, а взамен подсунула убогое существование в закрытом городке с нелюбимым мужчиной?
Никак.
— В сутках по сорок восемь часов и все они пропитаны горечью. К себе. К судьбе. К зудящему монотонному настоящему. Она орала по ночам, — снова кивок в мою сторону, — и я вместе с ней. Тихо. В подушку. Но орала! Что есть мочи! И сдохнуть хотелось, потому что вообще не было просвета. Лишь бесконечный тёмный туннель, в котором я брела, не зная куда.
Я закрываю уши, не в силах больше слушать эти слова, поданные мне на щербатом блюде ненависти и изрядно политые соусом из горечи, скорби и сожаления.
Но матери всё равно, что она без анестезии и с хрустом ломает кости моей полудохлой надежде, которая ещё недавно отчаянно верила, что сможет достучаться до этой иссушенной злобой женщине.
— А потом случилось чудо! Это сам Бог почувствовал, насколько сильны были мои мучения. И он великодушно сжалился надо мной. Подарил мне Иру, а затем и заставил иначе взглянуть на человека, который всё это время упорно и за волосы вытаскал меня из трясины собственной драмы. И моя жизнь снова обрела смысл. Благодаря Ирочке и Анатолию я воскресла из мёртвых!
— Мама! — не выдержала я и закричала. — Ведь я здесь!
А ей, что слону дробина. Смотрит на меня, со слезами в равнодушных ко мне глазах, и зло ухмыляется.
— Ты думаешь мне от этого легче, Вера?
— Но я же тоже твоя дочь! — всхлипываю. Ничего не могу с собой поделать — это ужасно, когда тебя намеренно задвигают на полку, игнорируя истошные вопли твоего изломанного чувства собственного достоинства.
— Дочь, — повторяет она за мной и качает головой, — но только благодаря Ире и Анатолию я поняла, что это действительно так. Что ты мой ребёнок, и я должна любить тебя, а не смотреть, как на проклятие. Но их не стало. И теперь только бог напоминает мне об этом, только бог, Вера.
Любит она...
Я знаю, что она умеет это делать. И даже видела, как это выглядит со стороны. Но я никогда не чувствовала этого по отношению к себе. Враньё всё это!
— Мне очень жаль, — выталкиваю я из себя и смотрю в её глаза с вызовом, — но я не специально, мам.
— Что именно?
— Родилась.
— Дерзишь?
— В этот день, — гну я свою линию.
— Пф-ф-ф, думаешь, я могу забыть об этом?
— Восемнадцать лет тому назад, мам.
— Эгоистка! — неожиданно срывается она в слёзы, подскакивает с места и орёт. — Такая же, как и твой жалкий отец! Только о себе и думаешь, бессовестная! Люди погибли. Люди! А тебе лишь бы куражиться, да поздравления принимать? Нежели ты выросла настолько бессердечной, что можешь в такой чёрный день думать о празднике собственной души? Я не верю, что ты могла так низко пасть! Я отказываюсь это делать! Всевышний покарает тебя за это!
