На зависть Идолам (ЛП) - Станич К.М.
— Я — отрава, Марни. Я убиваю всё, к чему прикасаюсь. — Он поднимает пальцы и мгновение смотрит на свою руку, прежде чем перевести взгляд на меня. — Выбери кого-нибудь другого, кого угодно. Все они будут лучшим выбором, чем я.
— Не знаю, правда ли это, — говорю я, тяжело дыша, чувствуя отчаянную потребность заключить Тристана в объятия и утешить его. Когда, чёрт возьми, это случилось?! Он всегда был худшим хулиганом из них всех, самым замкнутым, а теперь… Мне нравится эта уязвимость. Я жажду этого.
— Это правда. Держись от меня нахрен подальше и избавь себя от душевной боли.
Тристан стремительно уходит, а дом такой большой и запутанный, что даже с картой я не могу найти его до конца дня.
Спустя четыре дня моего пребывания — и один ночной визит Зака — я нахожу старую игровую комнату с настольными играми, такими как «Четыре в ряд», «Скрэббл», «Монополия», «Клуэдо» и так далее. Их, должно быть, сотни. Я выбираю «Твистер» с полок и поднимаюсь наверх посмотреть, смогу ли я найти Тристана. Он был неуловимым и странным, и я трижды ловила его на том, что он тусовался только с Лиззи.
На этот раз, когда я вхожу в его комнату, он один.
Он поднимает на меня взгляд, и его лицо искажается выражением явного разочарования.
— Здесь пройдёт собрание Клуба Бесконечности, — произносит он, и я останавливаюсь, ставя игру в «Твистер» на приставной столик. — Через три дня.
Я подхожу и сажусь на кровать рядом с Тристаном, наши ноги так близко, что я чувствую тепло его тела сквозь чёрную ткань пижамных штанов. Это всё, что на нём надето. Он без рубашки и безумно красив, современный Адонис, умоляющий о моём прикосновении.
«Ах, Марни, прекрати!» — но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу прикоснуться к нему, так что… Я так и делаю. Собрав всю свою внутреннюю храбрость, я встаю, поворачиваюсь лицом к Тристану, а затем сажусь на него верхом так, чтобы мои колени оказались на кровати по обе стороны от его тела.
— Что именно это значит? — спрашиваю я, беря его лицо в ладони, и он закрывает свои прекрасные серые глаза.
— Это значит, что вы с Мирандой должны уехать. Это значит, что мой отец возвращается домой. Это значит… — он замолкает и просто прижимается своим лбом к моему. Через мгновение он подносит большой палец к моим губам, и я беру его в рот, слегка посасывая.
Дыхание Тристана прерывается, и он опускает руку, вместо этого обхватывая меня за талию и переворачивая нас так, что он оказывается сверху. Мы начинаем целоваться, и я обнаруживаю, что в своих прикосновениях он такой же расчётливый и жестокий, как и в повседневной жизни.
Мы много раз целовались раньше, но не так, как сейчас, наедине в тихой спальне в доме, где нет ни преподавателей академии, ни родителей. Это раскованно и восхитительно неправильно.
Тристан поднимает мои руки над головой и прокладывает дорожку поцелуев вниз по моему лицу к груди, ощущаю жар его рта поверх тонкой шёлковой ткани моей рубашки. Он облизывает ткань, медленно и томно, как будто у него есть всё время в мире, а затем, когда я уже собираюсь оттолкнуть его и умолять перестать дразниться, он берёт мой левый сосок в рот и посасывает его.
Как будто ниточка, соединяющая мой сосок с моей сердцевиной, тянется и дёргается, умоляя о большем.
Тристан заканчивает тем, что его рот впивается в мой, руки неистово рвут на мне одежду, разрывая рубашку в спешке, чтобы почувствовать обнажённую грудь в своей ладони. Я стону и извиваюсь под ним, мои руки всё ещё прижаты, желание бушует во мне.
«Что ты делаешь, Марни?» — спрашиваю я себя, но на самом деле не знаю. Я не уверена.
Бёдра Тристана прижимаются ко мне, его твёрдая, горячая длина дразнит меня через шорты. Его дыхание учащается, а затем он левой рукой стягивает штаны. Он отодвигает мои шорты в сторону, и в тот же миг я чувствую, как его кончик прижимается ко мне.
Он смотрит на меня сверху вниз серым, как лезвие, взглядом, его правая рука всё ещё держит мои запястья, прижатыми над моей головой. Моя обнажённая грудь поднимается и опускается с каждым вздохом, но я ничего не говорю. Я не могу. У меня заплетается язык.
— Я так сильно хочу тебя, Марни, — говорит он, и я стону, прижимаясь к нему. Он закрывает глаза, как будто ему больно. Всего лишь один сильный толчок его бёдер, и мы были бы соединены вместе. Вместо этого он открывает глаза и просто снова смотрит на меня. — Я хочу трахать тебя до тех пор, пока ты не забудешь, что встречаешься с кем-то ещё, овладеть тобой так, чтобы ты стала только моей.
— Но? — шепчу я, и Тристан чертыхается, отстраняясь от меня и натягивая штаны, когда я сажусь. — Тристан, подожди.
— Я не могу этого сделать. Я, блядь, не могу этого сделать, Марни.
Он направляется в ванную, хлопает дверью, а затем включает душ. Я остаюсь на столько, сколько мне нужно, чтобы привести в порядок свою одежду.
В день собрания Клуба все нервно смеются. Я знаю, что мы все должны уехать самое позднее к двум, но прежде чем я уйду, прежде чем я отправлюсь навстречу закату, чтобы провести целое лето вдали от Тристана Вандербильта, я должна увидеть его снова.
Он снова в своей комнате, сидит на кровати в чёрной футболке и джинсах, уставившись в свой телефон. Он хмуро смотрит на меня, когда я вхожу.
— Прекрати это, — велю я, но он отворачивается и проводит пальцами по волосам.
— Поверь мне: ты не захочешь быть здесь, когда приедет Уильям. Он бьёт собственного сына. Представь себе всё то, что он мог бы сделать с тобой. Случаем благотворительности, девушкой не из нашего общества.
— Ты не сможешь оттолкнуть меня, — говорю я ему, хватая игру в «Твистер» и подходя к большому пустому месту на полу справа от его кровати. — Что бы ты ни делал, это не сработает. Я видела тебя настоящего, и это не то, что можно исправить.
— Я тебе не нравлюсь. Этого просто не может быть, — насмехается он, звуча очень похоже на Крида в ту первую ночь, когда мы…
— Почему? Потому что ты отчаянно предан, остр, как гвоздь, и единственный человек, известного мне, кто может не отставать от меня в учёбе? Или, может быть, это потому, что у тебя волосы цвета вороновых перьев, глаза цвета луны холодной ночью или пресс такой твёрдый, что им, наверное, можно колоть орехи?
— Колоть орехи? — эхом отзывается он, и я ухмыляюсь, раскладывая пластиковый лист со всеми цветными кружочками на нём.
— Да, типа, воткни грецкий орех между своим прессом, напрягись и вуаля. Пресс «Щелкунчик».
Тристан выдыхает, как будто, возможно, он просто слишком напряжён, чтобы смеяться. Без проблем. Я тоже. Всё, о чём я могу думать — это о нём сверху, о его члене, прижатом к моей сердцевине, и о том, сколько самообладания, должно быть, потребовалось ему, чтобы остановиться.
— Зачем, чёрт возьми, ты раскладываешь это на моём полу, — спрашивает он, когда я протягиваю ему спиннер и скидываю туфли. На мне атласное платье кремового цвета, которое Миранда настояла, чтобы я примерила, так что оно не идеально для игры, но, чёрт побери, Тристану Вандербильту нужно немного расслабиться.
— Это называется игрой. Ты когда-нибудь играл во что-нибудь из этого раньше? — я постукиваю пальцем по вертушке. — Мы даже можем заключить на это пари. Если я выиграю, ты должен будешь продолжать встречаться со мной до тех пор, пока либо ты, либо я не решим, что мы друг другу не нравимся. Если ты выиграешь, ты сможешь решить, продолжать ли встречаться со мной, независимо от причины.
Тристан прищуривает глаза и бросает спиннер на кровать.
— У меня нет на это времени. Мой отец будет здесь меньше чем через час. Тебе нужно уехать.
— Я не уеду, пока ты не поиграешь со мной. Это быстрая игра. И лёгкая. Или ты боишься, что я надеру тебе задницу? — я скрещиваю руки на груди и смотрю на него.
— Я всегда могу поднять тебя, вынести из своей комнаты и запереть дверь.
— Да, но это было бы совсем не весело, не так ли? — спрашиваю я, и Тристан хмурится.
— Хорошо. — Он щёлкает по спиннеру пальцем, и в итоге получается стрелка, направленная в красную часть круга, и в четвертой части доски, которая указывает на ногу. — И что теперь?
