Я не твоя - Элен Блио
- Да, конечно.
Она устраивается, подкладывая подушку под голову, закрывает глаза.
Я тоже закрываю глаза.
Я просто хотел сказать, что ей не нужно меня бояться. Я не трону ее. Не буду посягать на ее свободу. Никак.
И я не скажу ей о том, что знаю, что ее муж умер. Буду ждать, что она сама расскажет.
И еще, я хотел сказать, что мы будем бороться за жизнь нашей дочери и мы выиграем, мы справимся. Чего бы нам это не стоило.
Чего бы мне это не стоило.
Глава 38.
- Мамочка… мама…- тоненький голосок моей малышки, такой нежный, такой слабый!
Это самый желанный звук в мире! Самый любимый!
И в тоже время этот голос – сложно острое лезвие режет мои вены.
Почему моя дочь? Почему моя?
Нельзя так думать, я понимаю. Нельзя сетовать на судьбу. Она у меня не самая плохая, если посмотреть со стороны.
У меня жива мама, мы с ней как две половинки целого, как иголка и нитка, всю жизнь рядом и в ладу друг с другом.
У меня был любящий муж, мужчина, который подарил мне счастье познать, что такое быть женщиной, который подарил мне свою любовь и сына.
У меня есть дети, двое прекрасных детей, которые уже дали мне в жизни так много, что этим можно заполнить ее как чашу до краев!
Я любила и была любима.
У меня есть образование – Петрос настоял, чтобы я выучилась в институте заочно, устроил так, чтобы зачли мне годы в нашем российском ВУЗе.
Я нашла свое дело, открыла школу для детей разных возрастов, разных национальностей, говорящих на разных языках.
Я обеспеченная женщина. Помимо того, что я сама прилично зарабатываю – муж оставил мне хорошее состояние, капитал, активы, управление его предприятиями совместно с семьей Константинидес.
У меня все хорошо.
Но моя любимая дочь может умереть.
Это перечеркивает для меня все те блага, что дала мне жизнь и Бог.
Я очень хочу, чтобы она жила!
Я… я считаю, что будет несправедливо если ее не станет! Она заслуживает право жить, мой маленький ангелочек!
- Зоя, когда я смогу увидеть ее?
- Тамерлан, думаю доктор тебе подскажет это лучше. Я не против, чтобы ты с ней встретился, только…
- Я не буду афишировать то, что я ее папа. Я понял.
- Да. Она считает отцом Петроса. Он… он был рядом с самого ее рождения.
- Даже так?
- Да. Мы… мы познакомились, когда у меня воды отошли.
- Интересная история, расскажешь?
Не могу выдерживать этот его взгляд. Он… нет, он не молящий, не просящий, не заискивающий, не стыдливо выпрашивающий внимания.
Тамерлан просто смотрит на меня как на женщину, которую…
Которую уважает и ценит?
Не знаю. Наверное, так можно охарактеризовать его взгляд.
Женщина, которая дорога. Как друг.
Как мать его ребенка.
Хорошо, что это именно такие взгляды.
Оставляю Тамерлана у кабинета нашего лечащего врача, Глеба Евгеньевича Кубинского, сама спешу в палату.
Слава Богу, в данный момент состояние Светланки стабильное, и ей не нужна полная изоляция. Мы с мамой можем к ней заходить.
В отделении стараются сделать все, чтобы дети чувствовали себя пусть не как дома, но хотя бы как в уютном месте, а не в казенном доме.
Стены тут разноцветные, белье цветное, есть игровые комнаты. Часто приходят артисты, клоуны. И врачи все… чувствуется тепло их сердец. Всех, каждого. Вообще весь персонал от санитарки до главврача – это люди.
И отношение ко всем тут одинаковое, независимо от того, кто родители пациента, богатенькая дамочка с Кипра, владелица гостиничных комплексов и клиник, или обычная воспитатель детского сада.
Родители общаются дружелюбно, помогают.
И дети все дружные, старшие стараются помочь младшим.
Но бывают тут очень, очень тяжелые минуты. О которых каждая мать старается не думать. От которых не отгородится ничем.
Я не думаю. Стараюсь выключить сердце, которому слишком больно.
Не представляю, как переживают это врачи, вынужденные сталкиваться с бедой каждый день. Каждый день…
- Мамочка, а что ты мне принесла?
- А что ты ждала, Светлячок?
- Ты обещала фломастеры и новый альбом!
Я успела все купить заранее, до поездки к Тамерлану. Достаю из пакета желанный подарок, с улыбкой смотрю как моя маленькая принцесса тут же раскрывает альбом, и смешно сложив губки принимается выводить четкие линии.
Она отлично рисует. Я занималась с ней, но у нее природный талант. Конечно, до идеала далеко, но для своих четырех с небольшим она настоящий мастер.
Пока светик занята, мама уводит меня в сторону.
- Что с ногой?
- Каблуки. Отвыкла.
-Я тебя предупреждала. Он хоть оценил? – мама не утратила способность шутить.
Оценил ли Тамерлан?
Вспоминаю, как повела себя в его кабинете, и меня кидает в жар от стыда. Закрываю лицо руками. Что я пыталась сотворить? Идиотка!
И в то же время… в то же время новая волна жара покатывается, когда я думаю о том, что было бы, если бы он повелся на мой глупый подкат? Если бы принял всерьез ту нелепую попытку соблазнения?
И еще одна волна, практически цунами, когда я вспоминаю его губы, которые обрушились на мои.
И память вырывает из сознания тот далекий вечер, после катания на лошадях, когда он, после ужина с моей мамой утащил меня в подъезд и целовал, целовал щеки, виски, лоб, глаза, губы, повторяя как любит меня, как видит меня каждую ночь во сне, думает обо мне каждый день… я помню, как умирала тогда от счастья, просто… умирала, дрожа, прижимаясь к нему, не веря собственному счастью…
Я понимаю, чего не увидела сегодня в его взгляде.
Страсти.
В нем не было той темной всепоглощающей страсти, с которой он смотрел на меня тогда, пять лет назад.
Мне бы нужно вздохнуть с облегчением, расслабиться. Но почему-то… больно.
- Что, девочка моя, тяжело было?
Молчу. Киваю.
Тяжело. Очень тяжело. Я словно вернулась в себя прежнюю.
Говорят, в реку не войдешь дважды, а я вот вошла.
Наверное.
Мама обнимает меня. Видит, что пока я не готова все рассказать, просто гладит по голове.
А я думаю, Господи, какое счастье, что у меня есть МАМА, которая просто обнимет и погладит по голове!
Когда умер Петрос меня только мама вытащила.
Да, не дети, хотя Света к тому времени уже была больна, и я
