Мотылёк над жемчужным пламенем - Кэрри Прай
Почему он так смотрит? Что не так с питомцем?
– Прости, Звягин, но ему уже ничего не поможет, – заключает Гена, словно я принёс ему котёнка без башки. – Видели мы таких, они безнадёжны.
– А что не так? Лицом не вышел? Если пахнет дурно, так это поправимо, – я откровенно был не рад отказу и всячески пытался это исправить. – Ну а ты, Толя? Чего встал, как комод совдеповский? Улыбнись. Лохмы прилижи. Расскажи частушку. Презентуй себя, твою мать. Учти, домой ты не вернёшься, пока кишки не прочистишь.
Полусонный Толя разводит руки в стороны.
– А я тут причём? Если человек не желает, то навязываться нельзя.
– Да что мы говорим, – ядовито скалюсь и медленно двигаюсь на отца. – Это ж когда ты нормы приличия успел освоить, шарпей вислоухий? За чашечкой экспрессо, да? Или во время дворового банкета?
Анатолий шарахается назад, будто видит во мне кодировку.
– Остынь, Витя. Поработаю с твоим отцом. У каждого есть шанс, у тебя он был, – на плечо падает рука товарища, и я ловлю спокойствие. – Рад тебя видеть, друг.
Обрадованный встречей, я крепче прижимаю Гену к себе, ибо всегда относился к нему с глубоким уважением. Он делает хорошее дело, пусть отчасти бесполезное.
– Танцуй, Толя. Двери летнего лагеря «Твой шанс» открылись для тебя. Нежись под солнышком, остерегайся зубной пасты, а на день «Нептуна» плескайся у берега. Будь хорошим мальчиком, иначе кремирую раньше времени. Ну чего замер, малыш? Ступай, изучи территорию, познакомься с другими ребятами. Ты ведь не хочешь остаться на лето без друзей?
– Я, пожалуй, здесь подожду, – пробурчал отец и пошагал в угол кабинета. – А библиотека здесь есть? Почитаю на досуге.
– Почитаешь? Серьёзно? Вот видишь, ты уже пошёл на исправление! Или инструкцию по изготовлению самогонного аппарата решил пролистать?
В ответ на это опечаленный Толя отмахнулся.
– Балбес ты, Витька. Ой, балбес.
Признаться, мне было жаль старика, я не думал церемониться и был излишне груб, но куда безжалостнее было бросить отца с проблемой и равнодушно наблюдать за скончанием его нетрезвых дней. В подобной ситуации нет места послаблениям. Здесь или кнут, или розга, или яма сырая.
– Сам-то как? – спрашивает Гена, приглашая за письменный стол. – Анализы?
– Не стращай, умирать не собираюсь. Лет так до сорока протяну, а там по ситуации. Если будет кризис, гей-парады утвердят, а девки примут непоколебимое целомудрие – так к чему задерживаться?
По-доброму улыбаясь, Геннадий качает головой, а я изучаю его новую прическу.
– Ты совсем не изменился.
– Что не скажешь про тебя. Хорошо устроился, зяблик, – осмотревшись, хвалю я. – Только глянь, кабинет себе выделил, кресло кожей обшил, секретаршу нанял – настоящий биг-босс.
– Не придумывай. Нет у меня никаких секретарш.
– Да? – наигранно дивлюсь, качаясь на стуле. – А что за милейшее создание тявкало мне в трубку, что ты занят? Или это ты с пациентками балуешься? Смотри, такими темпами сам подопытным станешь. Резина нынче непрочная.
– Звягин, ты в своём уме? – засмущался парень. – У меня из подопечных только старухи и одна залётная студентка, но всё на деловом уровне, и только.
Во мне проснулся обострённый интерес.
– Студенточка? Симпатичная?
– Не знаю. Я не разглядывал.
– Ох, да брось. В этом мире ещё остались дела занятные, помимо рака яичек.
Несколько микстурок валятся из шкафа на пол и превращаются в огромную лужу с осколками. Обернувшись, я замечаю отца, держащего руки в режиме отступления. Проныра вынюхивал что покрепче, но собственная неуклюжесть его подвела.
– Не злись. Техничка уберёт, – щебечет Гена, и моё дыхание восстанавливается.
У парня явно талант. Он знает, когда брать огнетушитель. Проблема в том, что я не могу стабилизироваться, стою ровно и уверенно, но равновесие предательски ускользает. Меня обесточили, а внутри продолжает коротить. Чувствую себя неполноценным, оттого и злюсь. И дело вовсе не в диагнозе.
– Так что насчёт дерзкой студентки? – нарочно отвлекаюсь я, пусть тема отнюдь не занятная. – С какого зверинца забрал?
– Напросилась одна тут на практику и возомнила себя мать Терезой. За больными носится, как фанатичка, всё уму-разуму учит. Вечно нос не в своё дело суёт. Впервые вижу такой интерес к пациентам, ненормально это всё. Убрать не могу, потому что помощница из неё всё-таки хорошая. Но эта церковная проповедь меня убивает. Бесовщина, ей-богу.
От полученной характеристики сводит челюсть. На душе воют волки. Запустив пальцы в волосы, я невольно улыбаюсь, но выходит невесело.
– Да уж, знал я одну, тоже проповедовать любила… Но не будем об этом.
Наглядно встряхнувшись, благодарю Гену, встаю из-за стола и напоследок обнимаю отца. Крепко. До хруста суставов. До замирания сердца.
– Давай, старый, не подведи, – толкаю кулаком в дряблую грудь. – Тебя ещё канализация неисправная ждёт. Сам я её не починю.
– Проведывать хоть будешь? – с надеждой спрашивает он.
– Ну ясен пень, фуфырик пластмассовый. Ты ведь без меня рейтузы не натянешь, вечно швом наружу носишь, дура старая, – морщась, убираю воду с глаз, ибо незачем спектакли. – Всё, ушёл. Целюлю.
Оказавшись на улице, облегчённо выдыхаю. Ищу в кармане смятую пачку Мальборо, кусаю фильтр, но не могу найти огня. На глаза тут же попадается аппетитный задний фас, и я не раздумывая двигаюсь на приманку, словно мотылёк на свет.
Она красива. Она курит. А я давненько не… курил.
– Отличная задница, – не скуплюсь на комплимент, но он застревает у дамы в горле, ибо та закашливается.
– Что?
– Я говорю, огонька не найдется?
Когда женщина оборачивается, нас буквально шарахает друг от друга.
– Витя? – ошарашенно мямлит она.
– Мама? – вылетает вслед. – Тьфу ты… Таня?
Вот так всегда. Ты заказываешь горячий кофе с крохотной щепоткой сахара, а тебе приносят остывшую приторную жидкость, разбавленную водой из скважины. Ты ждёшь хорошего экшна от фильма, а получаешь смазанную мыльницу. Ты хочешь искренне помочь человеку, а вместо того суёшь включённый нагреватель в переполненную ванну. И, наконец, ты преданно ищешь встречи с девушкой, которая стала для тебя отрадой, клубом воздуха в лёгких, куском червивого сердца, а встречаешь её беспринципную мать, пусть даже невероятно красивую.
– Я завёл машину, Татьяна. Вот ключи, – рядом вырастает третий. Блаженный мальчик из рекламы
