Первая любовь (СИ) - Мари Князева
— А ты так двигатель не повредишь?
— Ездой машину не испортишь! — отмахнулся он и снова стал набирать скорость.
Одним махом миновав еще несколько километров, Денис съехал с трассы на грунтовую дорогу и, ловко преодолев все буераки, остановил машину у небольшого живописного озера. Со всех сторон его обступали плакучие ивы и камыши, но была и небольшая тропка и даже кусочек песчаного дна.
— Сейчас, Марусь, я помню про твоего Кирюху… — пробормотал Денис, стягивая с себя футболку. — Просто окунусь разок и поедем. Надо мне остыть…
Стащил он также и шорты, оставшись в одних абсолютно черных трусах, вполне могущих сойти за плавки. Я старалась не смотреть на его почти обнаженное тело, но должна признаться, глаза сами съезжали с пути истинного. Фигура у Дениса была просто — ах! В одежде он еще казался худым, но вот так — его тело поражало гармоничностью. Ничего лишнего, и в то же время все на месте. В моменты напряжения мышц казалось, что можно разглядеть каждое волокно, каждое сухожилие, а когда они расслаблялись, то появлялась приятная округлость. Нет-нет, я совсем не хочу сказать, что это зрелище очаровывало меня или впечатляло настолько, что хотелось его потрогать, и все же не смотреть было сложно. Думаю, Денис знал об этом и устраивал демонстрацию специально. Плавал он тоже великолепно, ловко и мощно загребая воду крупными сильными ладонями. Примерно на середине озера нырнул, а всплыл почти у берега и сразу вылез. Подошел ко мне близко-близко, примерно на метр, и, сверкая капельками воды на безупречно плоском, рельефном прессе и груди, с улыбкой предложил:
— А ты не хочешь окунуться? Вода — просто супер! Так освежает…
Я замотала головой, непроизвольно обхватывая себя руками, чтобы закрыться от его напора. От Дениса буквально веяло агрессивной симпатией. Но настаивать он не стал. Пожал плечами:
— Ну, как хочешь! — и надел одежду прямо на мокрое тело.
Мы сели в машину и стали выруливать обратно на дорогу. Автомобиль качало и мотало во все стороны, но ни разу я не услышала, чтобы он зацепил дном землю, хотя дяди Сережин «Фольксваген» часто садился на «пузо» на таких дорогах.
— Ты круто водишь, — похвалила я Дениса. Ну а что? Почему не сказать человеку заслуженный комплимент?
— Спасибо! — довольно улыбнулся он. — Это еще что! Ты, вот, меня на стрит-рейсах не видала.
— Ты участвуешь в гонках?! — сама не своя от ужаса, завопила я.
— Все участвуют! — фыркнул он. — Ну, те, кто реально любит ездить и ловит кайф от скорости, а не воспринимают своего железного коня только как средство передвижения. Не, эту лошадку я еще не испытывал, но на восьмере гонял — только в путь.
— Кошмар… — покачала я головой. — Это ведь очень опасно, да еще противозаконно… Денис, это просто сумасбродство.
Он улыбнулся еще шире:
— Обожаю опасности! Это так будоражит кровь…
— А если… если ты… ну, попадешь в аварию или в тюрьму — это тоже тебя взбудоражит?
— Еще как! Какой смысл всю жизнь сидеть на диване и есть тепленький супчик? В такой жизни нет никакого кайфа…
— А вдруг ты погибнешь!
— Ну, одним придурком на земле станет меньше. Вам же легче станет…
— Ты… как ты смеешь такое говорить?! Останови машину, я выйду!
— А что я такого сказал? Разве два часа назад ты не была твердо намерена вычеркнуть меня из своей жизни окончательно и бесповоротно? Какая разница, был бы я жив или нет?
— Никогда… никогда я не пожелала бы смерти никому, ни одному человеку на Земле, даже самому злому и жестокому, а уж тем более тебе!
— Это оттого, Манюсь, что ты считаешь жизнь абсолютной ценностью, САМОценностью. А для меня она таковой не является. Тридцать лет назад меня не было здесь, и через семдесят уже точно не будет — и ничего не изменится. Через сто — никто даже не вспомнит обо мне. Я просто пшик в истории планеты. Былинка, что промелькнула, и ее унесло ветром. Какого черта я должен держаться за этот крошечный миг и во всем себе отказывать, чтобы продлить его на еще пару микромигов?
— Ты не прав, — покачала я головой. — Каждый человек ценен, каждая жизнь. Каждая личность оставляет свой след. Я считаю, что задача любого живущего на свете — сделать мир лучше, чем он был до тебя, а не тратить этот миг на пустые и опасные развлечения. Тебе дали всего секунду, чтобы ты исполнил свое предназначение, а ты разбрасываешься этим даром, как будто это бутылка газировки.
— Хренасе, ты задвигаешь, Манюся… — пораженно пробормотал Денис, даже скорость снизил. — Звучит круто, но увы — твои проповеди не для меня. Я-то уж точно не волшебник с голубого вертолета, который бесплатно показывает кино. У меня нет желания делать кому-то что-то лучше и наср*ть, какой след останется… Меня-то уже не будет.
Я чувствовала тошноту и отвращение от его слов, но побежденной себя признавать не желала.
— Хорошо. Пусть так. Помрешь — и ладно. Родители поплачут, бабушка — ну и пусть, подумаешь!..
— А ты? — вдруг перебил он меня. Денис не смотрел мне в глаза — ему нужно было следить за дорогой, но я видела по выражению лица, что это важный для него вопрос.
— И я. Тоже. Для меня твоя жизнь является ценностью.
— Почему?
— Ты человек. Ты мой друг…
— Значит ли это, что ты хочешь проводить со мной время, что тебе это приятно? В противном случае — без разницы, существую ли я.
— Да, мне приятно. Не буду врать, не всегда. Я ужасно не люблю твои ужимки, когда ты паясничаешь, когда говоришь из каких-то своих старых травм и обид, когда пренебрежительно отзываешься о людях или пытаешься манипулировать моими чувствами. Я не очень разбираюсь в таких вещах, не могу поймать тебя за руку и все логично доказать, но я чувствую, что иногда ты не искренен. И это мне не нравится. Поэтому я иногда отстраняюсь и избегаю тебя. Если бы ты был проще, мы бы больше дружили.
— Я так не умею… — пробормотал Денис горько. — Но с тобой мне хочется. Ты… не бросай меня, ладно? Может, я научусь..?
— Я постараюсь. Но это зависит и от тебя.
Мы помолчали, но незаконченный разговор не давал мне покоя:
— Так я не договорила. Хотела спросить, а что ты будешь делать, если не погибнешь на этих гонках, а, к примеру, останешься прикованным к постели на всю оставшуюся жизнь?
Он подумал немного, а потом мрачно выдал:
— Закончу
