Дженни Хан - P.S. Я все еще люблю тебя
Джон решительно мне кивает.
– Давай сделаем это.
И потом мы танцуем. Рок-степ, в сторону, вместе, в сторону, повтор. Рок-степ, раз-два-три, раз-два-три. Мы наступаем друг другу на ноги бессчетное количество раз, но он вертит меня туда-сюда – кружит, кружит – наши лица разрумяниваются, и мы оба смеемся. Когда песня заканчивается, он привлекает меня к себе, а потом откидывает назад в последний раз. Все аплодируют. Мистер Моралес кричит:
– За молодых!
Джон хватает меня и поднимает в воздух, будто мы танцоры на льду, и толпа взрывается аплодисментами. Я так сильно улыбаюсь, что, кажется, мое лицо может рассыпаться.
***
Позже, Джон помогает мне снять украшения и все упаковать. Он выходит на стоянку с двумя огромными коробками, а я остаюсь, чтобы со всеми попрощаться и убедиться, что мы все собрали. Я все еще чувствую себя отчасти возбужденной из-за вечера. Вечеринка прошла настолько хорошо, что Джанетт осталась очень довольной. Она подошла, сжала мои плечи и сказала:
– Я горжусь тобой, Лара Джин.
А потом танец с Джоном… Тринадцатилетняя, я умерла бы. Шестнадцатилетняя, я плыву по коридору дома престарелых, ощущая себя, словно во сне.
Я выплываю из входной двери, когда вижу Женевьеву под ручку с Питером, и такое чувство, словно мы в машине времени, и прошлого года никогда не было. Нас никогда не было.
Они приближаются. Сейчас они в десяти футах от меня, и я застываю на месте. Неужели отсюда нет никакого выхода? От этого унижения, от очередного проигрыша? Я так увлеклась вечеринкой «Организация досуга войск» и Джоном, что совершенно забыла об игре. Какие у меня есть варианты? Если я повернусь и побегу обратно в дом престарелых, она просто будет ждать меня на стоянке всю ночь. Вот так, я снова превратилась в кролика под ее лапой. Вот так просто, она выигрывает.
А потом стало слишком поздно. Они меня заметили. Питер сбрасывает руку Женевьевы.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он меня. – И что это за макияж? – Он жестом показывает на мои глаза, на мои губы.
Мои щеки горят. Я игнорирую замечание насчет своего макияжа и просто говорю:
– Я здесь работаю, помнишь? И знаю, почему ты здесь, Женевьева. Питер, спасибо большое, что помогаешь ей убрать меня. Ты, действительно, надежный и смелый парень.
– Кави, я пришел сюда не для того, чтобы помогать ей выбить тебя из игры. Я даже не знал, что ты будешь здесь. Я же говорил, мне плевать на эту игру! – Он поворачивается к Женевьеве и спрашивает ее осуждающе, – Ты сказала, что тебе нужно кое-что забрать у бабушкиной подруги.
– Да, – отвечает она. – Это просто удивительное совпадение. Полагаю, я выиграла, не так ли?
Она такая самодовольная, такая уверенная в себе и в своей победе надо мной.
– Ты меня еще не выбила. – Следует ли мне просто забежать обратно внутрь? Сторми позволила бы мне переночевать, если бы мне понадобилось.
И как раз в это время со стоянки с ревом подъезжает красный Мустанг Джона.
– Привет, ребята, – приветствует Джон, и челюсти Питера с Джен отпадают. И только тогда я думаю, как, должно быть, странно мы смотримся вместе: Джон – в своей форме времен Второй Мировой войны с изящной маленькой шапочкой, и я – с прической «виктори ролз» и красной помадой.
Питер пристально разглядывает его.
– Что ты здесь делаешь?
Джон беспечно отвечает:
– Моя прабабушка живет здесь. Сторми. Возможно, ты слышал о ней. Она подруга Лары Джин.
– Уверена, он бы не запомнил, – говорю я.
Питер хмурится, глядя на меня, и я знаю, что он не помнит. Как это на него похоже.
– А что за наряды? – интересуется он хриплым голосом.
– Вечеринка «Организация досуга войск», – отвечает Джон. – Очень привилегированная. Только для VIP-персон – извините, ребята. – Затем он касается своей шапки в знак приветствия, что, могу сказать, злит Питера, что, в свою очередь, заставляет меня радоваться.
– Что, черт возьми, такое вечеринка «Организация досуга войск»? – спрашивает меня Питер.
Джон с наслаждением протягивает руку на пассажирское сиденье.
– Это со Второй Мировой войны.
– Я не тебя спрашивал, я спрашивал ее, – рявкает Питер. Он смотрит на меня суровым взглядом. – Это свидание? Ты с ним на свидании? И чья, черт возьми, это машина?
Прежде чем я успеваю ответить, Женевьева делает шаг в мою сторону, от чего я уклоняюсь. Я забегаю за колонну.
– Не будь ребенком, Лара Джин, – произносит она. – Просто признай, что ты проиграла, а я выиграла!
Я выглядываю из-за колонны, и Джон бросает на меня взгляд – взгляд, который говорит: «Садись». Я быстро киваю. Затем он распахивает пассажирскую дверь, и я бегу к ней так быстро, как только могу. Я едва успеваю закрыть дверь, как он отъезжает, а Питер с Джен остаются стоять в нашей пыли.
Я оборачиваюсь на них. Питер пристально глядит нам вслед, раскрыв рот. Он ревнует, и я рада.
– Спасибо, что спас, – говорю я, все еще пытаясь отдышаться. Мое сердце так сильно бьется в груди.
Джон смотрит прямо перед собой с широкой улыбкой на лице.
– Не за что.
Мы останавливаемся на светофоре, и он поворачивает голову и смотрит на меня, а затем мы смотрим друг на друга и смеемся как сумасшедшие, и у меня снова перехватывает дыхание.
– Ты видела, какие у них были лица? – спрашивает Джон, тяжело дыша, опуская голову на руль.
– Эта было классно!
– Как в кино! – Он улыбается мне, его ликующие, голубые глаза сияют.
– Прямо как в кино, – соглашаюсь я, откидываюсь головой на спинку сиденья и смотрю на луну, раскрыв глаза настолько широко, что даже больно. Я, в красном Мустанге-кабриолете, сижу рядом с парнем в военной форме, ночной воздух ощущаетсяна коже, как прохладный шелк, а на небе – бесконечные звезды, и я счастлива. По тому, как Джон все еще улыбается про себя, я знаю, что он – тоже. Мы должны сыграть в игру «притворись кем-то» этой ночью. Бог с ними, с Питером и Женевьевой. Загорается зеленый свет, и я вскидываю руки в воздух.
– Гони, Джонни! – кричу я, и он дает полный ход так, что я вскрикиваю.
Мы немного катаемся, и на следующем светофоре он тормозит и обнимает меня одной рукой, привлекая меня ближе к себе.
– Разве не так они это делали в пятидесятые? – спрашивает он, одна его рука на руле, а другая обнимает меня за плечи.
Частота ударов моего сердца вновь подлетает.
– Ну, с формальной точки зрения, мы одеты для сороковых… – и потом он меня целует. Его губы на моих – теплые и упругие, мои глаза с трепетом закрываются.
Когда он всего лишь на толику отстраняется, то глядит на меня и спрашивает, наполовину в шутку, наполовину в серьез:
