Элизабет Беннет - Душою и телом
– У нее появился новый любовник?
– Да нет, – задумчиво ответил Магнус. – Просто перестал быть ей интересен я. Она разочаровалась постепенно даже в той светской жизни, которую я ей обеспечил, поняла, что все это пустое… Нет, никакого нового любовника не было. Но я не сразу это понял, ведь она тщательно старалась убедить меня в том, что он есть. Даже рассказывала мне разные интимные подробности… Ужасно! Она частенько жаловалась, будто он невнимателен к ней. Я даже уж начал было думать, что она относится к нему, так же, как я к ней.
– Может быть, она все-таки любила Джесона?
– Какая же ты наивная, – грустно улыбнулся Магнус. – Ты так не похожа на свою сестру.
Он налил себе еще бренди и, глядя на огонь, стал пить его маленькими глоточками.
– Нет, все гораздо сложнее. Видишь ли, в лексиконе Миранды не было слова любовь. Было слово контроль. Ведь любовь – это всегда зависимость, а она не выносила людей, которые могли противостоять ей, стремились ею манипулировать. Если бы кто-нибудь из ее коллег на телевидении – редактор, режиссер или оператор – попытался ей перечить, она бы сожрала его с потрохами. Но Джесон был ей не по зубам.
– Но она могла с ним разойтись…
– Мы не раз говорили с ней об этом. Я даже, как последний идиот, хотел жениться на ней, я предлагал ей все, что она хочет. Но я уже сказал, она всегда хотела невозможного. И на этот раз она возмечтала подчинить себе Джесона.
– Но Джесон сам уверял меня, что, несмотря на все, был ей предан.
– В том-то и дело. Ей не в чем было его обвинить. Напротив, это она не умела быть ему верной. Но Джесон давно ее разлюбил. И она не могла, конечно, простить ему этого. И тогда она и решила его уничтожить, потопить.
– С помощью сенатора Энтони Хааса, – пробормотала ошеломленная Касси. – А откуда она обо всем узнала?
– Я сам рассказал ей.
Касси даже рот открыла от изумления.
Он в раздумье вертел в руке стаканчик, рассматривая отражавшееся в нем пламя:
– Смешно, не правда ли? Да, я сказал ей. Мне надоело, что она все время им восхищается. Я хотел, чтобы она поняла: он такой же, как все, ничем не лучше меня. Мы пошли с ней во «Времена года», в самом начале января, чтобы слегка отпраздновать Новый год, и она только и делала, что говорила о нем. Как он разыгрывал под Новый год из себя примерного отца и любящего мужа. И я сказал ей только: он может прикидываться хоть святым, но рыльце-то у него в пушку. Я знал о тех деньгах, что Джесон отстегивал Хаасу, взял и ляпнул ей. Ты бы видела, как загорелись ее глаза… Ни о чем другом она уже не могла больше говорить. И только потом я понял, какую роковую ошибку совершил.
– Ошибку, потому что она, в конце концов, узнала о твоих собственных делах с Хаасом?
– Ну, да, – ответил Магнус, разглядывая конверт. – Она хотела потопить Джесона, но тот непременно утянул бы за собой в омут и меня. Иначе быть не могло.
– Этого я как раз и не понимаю, Вэнс, – сказала Касси, осмелев. – Зачем тебе понадобилось платить деньги Хаасу? Неужели у тебя было недостаточно денег и связей, чтобы пробиться самому?
– А неужели, моя милая, – передразнил ее Магнус, – ты этого не поняла? Признаться, я был более высокого мнения о твоих способностях разведчика. Правда, Миранда тоже так этого и не поняла. Ну что ж, давай теперь вместе посмотрим, какой ответ нам дадут на твой вопрос эти документы.
33
– Ах, Боже мой, какие воспоминания! – проговорил Магнус как-то нараспев, доставая из конверта пожелтевшую газету со статьей «Телевизионный король баллотируется в мэры».
– Приятные воспоминания? – спросила Касси, заметив на его лице тень улыбки. Она сидела у камина, скрестив по-турецки ноги.
– Поначалу, пожалуй, да, – ответил Магнус. – Всегда приятно вспомнить молодость! Тем более такую! Ведь к семидесятым я уже более десяти лет как управлял компанией, Касси. Тогда телевидение было делом еще более выгодным, чем сейчас: к чему бы я ни прикасался: к спорту ли, к телешоу или прогнозам погоды – все обращалось в золото. Успех мне даже немного наскучил.
– И поэтому ты решил выйти на политическую арену?
– «Арена», в сущности, не очень подходящее для этого слово. Арены были в Древнем Риме, туда бросали христиан на съедение львам. Политика – дело весьма неоднозначное, хотя, на первый взгляд, может показаться элементарным. Нужно выбрать партию, составить программу, сбить команду. Бизнесмены поддерживали меня, потому что считали своим человеком. Благодаря Милли я был вхож в высшее общество. Ну, а уж на Бродвее или в Голливуде, сама понимаешь!
– Я обо всем этом читала в старых газетах, – заметила Касси, – и мне показалось, что у тебя тогда были все шансы на успех. Почему ты… вышел из игры?
– Я не выходил из игры, Касси! – отрезал он. – Меня вышли.
– Я не очень понимаю, но в твоих словах звучит горечь, такая горечь, словно это произошло вчера.
– Так или иначе, но я никогда не переставал об этом думать.
– Но что произошло, Вэнс?
– Не притворяйся, я же по твоим глазам вижу, что ты уже все знаешь, – нахмурился он. – Я понял это сразу, как только увидел тебя сегодня.
Он подошел к камину, швырнул газету в огонь, и пламя поглотило ее в считанные секунды.
– Прежде всего, ты должна усвоить, что это были совершенно другие времена – и в общественном, и даже, если хочешь, в сексуальном смысле. В те дни стоило тебе заказать мартини на ленч, как люди уже говорили, что ты алкоголик. И, тем не менее, выпивка, наркотики, секс, секс, и еще раз секс – все это становилось настолько привычным, что ты сам этого не замечал.
Он налил себе еще бренди, откинулся на спинку дивана и, задумчиво глядя в огонь, объяснил.
– Это был один из самых грандиозных приемов. Кого там только не было! Лайза Миннелли, Фрэнк Синатра, Сэмми Дэвис… После обеда состоялся концерт, на котором было какое-то дикое количество народа. Копы дежурили на Бродвее, разгоняли любопытных.
– Это было в «Савое»? В гостинице, принадлежавшей Джесону?
– Да, он предоставил нам зал. Ему казалось, что он придерживается таких же взглядов, как и я. Он был тогда еще довольно юным и неопытным, а потому всерьез считал, что можно жить, придерживаясь твердых принципов. Но эта ночь покончила с его иллюзиями. Я не все отчетливо помню, что там произошло после моей речи. Я вообще-то не особенно хороший оратор, а тогда к тому же сильно переволновался и успел изрядно принять, пока ждал своей очереди выступать. Кажется, тогда мы пили водку. Концерт как-то совсем выпал из памяти. Помню только, как пела Миннелли. Она была бесподобна – никогда не забыть мне ее прекрасных длинных ног. Я завелся, как последний идиот, а потом вдруг подвернулась эта девица…
