Юлла Островская - Духи и сигареты
Алесандр вспомнил солдата, с которым служил в одной роте. На учениях они вдвоем сидели ночью в окопе, ожидая мнимого противника. Противник оказался самым что ни есть настоящим. Подошел сержант, сверкнул белозубой улыбкой, спрыгнул в окоп и сказал, чтобы солдат удалился на несколько минут — есть серьезный разговор к рядовому Райшеру. А Алесандр сказал, что его напарник никуда не пойдет, ведь они на посту, не положено. Знал он, какой ему предстоит «разговор». Тогда сержант избил солдата за «неповиновение дедушке». Да что стоило Алесандру остаться тогда наедине с этим педиком и зарыть его мордой в окоп? Что? Трусость? И ведь он не заступился за солдата. А ведь мог.
Алесандр вспомнил мужа Анжелики Витальевны Лавровой. Он ни разу не видел этого человека. Но сколько крови у него попил! Алесандр познакомил его сына с Жанной, и тот с ума сошел от этой любви, чуть не лишив папашу жизни и уж наверняка лишив любимой работы. Он увел у Лаврова жену. Да нет, конечно, жена ушла сама, но мог же Алесандр что-то сделать! Она, правда, была приличной сукой, но какая-никакая, а Лаврову все же — жена, мать его детей. Алесандр познакомил его дочь с Жанной, и та теперь готова всю жизнь прожить как во сне, ожидая эту женщину.
Анжелика Витальевна… Она плакала, перед ним. Но чего она хотела от него? Только секса? Или увидела в нем своего романтического принца? Что ему стоило удовлетворить ее желание в ту ночь? Не хотел, не стал переступать через свои принципы, если они у него были, конечно. Может, она бы осталась со своей семьей после этого? Ведь, получив желаемое, часто остываешь.
Алесандр вспомнил Кристину. Как она? Где она? Если бы он только мог, если бы хотел тогда, если бы не был таким упрямым и гордым, если бы настоял на их отношениях, все было бы иначе. Она забыла бы свое навязчивое ожидание любви от женщины.
Алесандр вспомнил бывшую жену. Она сделала аборт после развода. Она не хотела одна воспитывать ребенка, хотя Алесандр и заверил ее, что будет во всем участвовать. Она не послушала. Если бы он развелся позже… А у нее это был первый и неудачный аборт, и она теперь никогда уже не родит. Что, снова он виноват?
Алесандр вспомнил своего учителя. Старик позвонил поздравить его с успешной карьерой, предложил встретиться. Алесандр согласился, но забыл о встрече и вспомнил уже через два-три дня. А старик его наверняка ждал. А у него ведь тоже были свои дела, планы. Может быть, эта встреча была важна для него. В конце концов, он же позвонил ему сам!
Алесандр вспомнил дедушку и бабушку. В этом году он даже не поздравил ни одного из них с днем рождения. Забыл? Не было времени? Лень было проехать в область?
А когда он в последний раз говорил с кем-нибудь просто так, искренне? Когда он набрал номер, чтобы спросить: «Как твои дела?» Больше ничего и не нужно, только — «Как твои дела?» Когда он в последний раз говорил и встречался с людьми не по делу, не для дела, не между делом, не для «мне надо», не как актер, не как автор, не как знакомый не-помню-откуда, не как Райшер, а просто как человек, которому приятен другой человек, который хочет поговорить ни о чем, просто провести время вместе? Вместе, Алесандр, вме-сте! Потому что ты нужен кому-то просто так, ни-за-чем! Когда? А ведь это же намного проще! Да, это проще! И это важнее, черт возьми!
Алесандр плакал и не собирался вытирать слез.
Он взял шампанское, сделал еще несколько глотков и швырнул бутылку на землю, хотя еще оставалось немного вина.
Он не умел любить. Да, вот в чем его проблема. Он не умел любить. Он хотел и требовал, чтобы любили его, но сам он не умел любить. Даже себя, если сейчас плачет на пустом замусоренном холодном побережье. Люди меняются. Почему не меняется он?! Или меняется? Может, он просто не замечает тот момент, когда ему выпадает шанс научиться любить? Или же нет этого «любить» в его переменах — ни в ближайших, ни в дальних?
Он вспомнил Сашу, Тот бы помог сейчас решить эту задачу.
Алесандр слишком часто забывал, отказывался, был уверен в новом, подчинялся своим желаниям, плевал на все и всех вокруг.
Отмотать бы все назад — он бы поступал так же.
В его жизни было все: ночные клубы, алкоголь, съемки в кино, театр, расставания, обиды, белые лошади и белые лимузины, ни гроша в кармане и горы денег… А он все это проживал, как предисловие, как что-то ненастоящее, к чему можно отнестись шутя. Предисловие к тому, что должно быть, что будет, — к настоящему, истинному. А выяснилось, что жизнь-то ему ничего не должна. Не должна она ему другого настоящего. И нет предисловий. Настоящее — это то, что здесь и сейчас. Не успел понять, не успел прожить — adiós, amigo[51].
Ну и что? Зато он хороший актер, неплохой режиссер, качественный сценарист. Он востребован. Да. Ну и что… Ну и что?! Только съемочная площадка, кулисы и листы сценариев — кусочки этого здесь-и-сейчас. А между ними — что, Алесандр? Что же ты молчишь, любимый город? Хоть огнями стадиона мигни, хоть прогуди кораблем вдали! Что же ты молчишь?!
А ведь ему звонили, с тем самым «Как твои дела?» Да, ему звонили. А что он отвечал? «Я занят, не сейчас. Я перезвоню…» А перезванивал ли? Он когда-нибудь перезванивал?!
Отмотать бы все назад — он поступал бы так же. Почему?! Здесь и сейчас — схема слишком логичная, чтобы мы могли ею пользоваться!
Он всегда чувствовал себя как на карнавале, где все в масках, а он один — без. И все смотрят на него. Только теперь он знает, что маска не значит «искусственное», маска значит «здесь и сейчас». Он все делал шутя, для него все было как на съемочной площадке дешевого сериала — понарошку. А все смотрели на него здесь и сейчас. А он все ждал какого-то другого «здесь и сейчас». Какого?
Слезы текли по щекам, но ветер тут же их высушивал.
Алесандр смотрел в пустоту и беззвучно повторял: «Я ничего мне не оставил».
Выключили маяк. В домах на том берегу зажигались окна большого города.
Алесандр встал, подошел к воде, намочил ладони, вытер лицо. Вода была ледяная. В воде он увидел свое отражение.
Вот и еще один рассвет на его счету. А может, не еще один, а снова первый?
Рассвет растворялся, наступало утро.
Алесандр Райшер шел по Санкт-Петербургу. И город, большой город смотрел на него сотнями своих окон. Все они — глаза, наблюдавшие за Алесандром, за каждым его шагом, за каждым движением. А он меньше всего хотел, чтобы на него смотрели окна большого города. Алесандр стал звездой, но он не мечтал об этом. Он просто хорошо сделал свою работу. Это вовсе не означает, что его теперь нужно разглядывать, рассматривать, шушукаться за его спиной, обсуждая все, что с ним связано, и бежать следом, чтобы, окликнув его по имени одного из сыгранных им героев, просить автограф, спрашивать о ерунде. Окна большого города смотрели на него, следили за ним.
