Анна Годберзен - Скандал

Письма, написанные Эдвардом Холландом старшей дочери, хранились в нескольких ящичках огромного шкафа из красного дерева. Она получала хрустящие белые конверты с марками Японии, Южной Африки или Аляски и хранила их все по датам, раскладывая по месяцам и перевязывая голубой ленточкой. Письма были наполнены спокойными описаниями иностранцев и тщательно сформулированными жизненными принципами. Отец много путешествовал, в основном по делам, хотя на самом деле больше всего хотел просто так поездить по миру и насладиться его разнообразием. Элизабет открыла один из ящичков и достала пачку писем. Еще до смерти отца она, случалось, приходила в комнату и выбирала первое попавшееся письмо в поисках мудрого совета или утешения.

Сейчас ей, как никогда, нужен был совет, и потому, закрыв глаза, она пробежалась пальцами по письмам, пока не выбрала одно. В конверте лежала короткая записка, видимо, прилагавшаяся к одному из подарков.

«Пожалуйста, всегда оставайся честной, – прочла она шепотом, – той честной и правдивой девочкой, которую я знаю».

Той честной и правдивой девочкой, которую я знаю.

Да, именно это сказал бы отец, окажись он рядом. Элизабет закрыла глаза, с ужасом и стыдом понимая, что своей нынешней жизнью она полностью опровергает эти слова. Но может быть, у нее еще есть время все исправить?

Девушка решительно повернулась и, держа в руке письмо, направилась в кабинет отца. Именно туда каждое утро приходила матушка, чтобы разобрать счета и просмотреть газеты. Газеты она всегда читала долго и внимательно, словно надеясь найти на их страницах какой-нибудь чудесный способ вновь разбогатеть. Элизабет постучала.

Не услышав ответа, она тихонько вошла в кабинет и увидела черную фигуру матери за большим дубовым столом отца. Такие же каштановые волосы, как у Дианы, но с седыми прядями, обычно заколотые десятками невидимок или спрятанные под шляпу, сейчас свободно струились по щекам. Она оторвалась от письма и пожелала дочери доброго утра.

– Мама, – промолвила Элизабет, – Мне нужно посоветоваться с тобой о свадьбе.

Мать кивнула, ожидая продолжения, но по-прежнему не отрывала глаз от письма.

– Я думала о том, чего ждал от нас папа, как он прожил жизнь, и как он хотел бы, чтобы сложились наши судьбы. Я сегодня читала его письма и наткнулась на одно, где он просит меня оставаться честной и искренней. Брак с Генри Шунмейкером не будет честным и искренним, – Элизабет ждала от матери хоть какой-то реакции, но та даже не шевельнулась, – Уверена, папа хотел, чтобы я вышла замуж по любви. Я глубоко тронута интересом ко мне мистера Шунмейкера и уважаю его положение в обществе, но… Я знаю, что совсем его не люблю. И уверена, что не полюблю никогда.

Миссис Холланд по-прежнему не отрывала глаз от письма и лишь плотнее сжала губы. Она никогда не была красавицей, а после смерти мужа особенно сдала, но Элизабет наконец поняла, чем же Луиза Гансвурт могла так пленить Эдварда Холланда. Каждый ее взгляд и каждый ее жест ее были исполнены чувства собственного достоинства.

– Думаю, мне следует радоваться, что слуги уходят от нас, ведь я не могу больше позволить себе содержать их. Но это все равно прискорбно, ведь он был любимым слугой твоего отца.

Ошеломленная упоминанием о Вилле, Элизабет спросила первое, что пришло в голову.

– Мама, что ты читаешь?

– Письмо, дорогая моя.

– От кого?

От мистера Кэрнса, проводника твоего отца в путешествии по Юкону.

– О, – Элизабет помнила этого господина из Бостона, красивого и любезного. – Интересные новости?

Миссис Холланд, наконец, отложила письмо и подняла на дочь темные, спокойные глаза.

– Разумеется, было бы прекрасно, если бы ты вышла замуж по любви, дитя мое. И, возможно, если бы отец не убил себя… – Она замялась. – Но не теперь.

– Убил?!

Вся ее уверенность мгновенно испарилась, а губы задрожали.

– Но ведь папа умер во сне, из-за сердца.

– А что еще мы могли сказать вам, детям, – миссис Холланд вскинула руки. – И всем остальным… Твой отец был слишком молод для сердечного приступа. Мистер Кэрнс говорит, что вся эта торговля патентами, которой занимался ваш отец незадолго до смерти, – дело нечистое. Там много всего странного и подозрительного. Люди, которые с ним работали, – не джентльмены, они опасные преступники.

У Элизабет подкосились ноги, и она с трудом сдержалась, чтобы не упасть и не закричать на весь дом.

– Но теперь это уже не имеет значения, моя дорогая Элизабет. Твой отец затеял слишком рискованную игру с семейным капиталом. Он, скорее всего, хотел, чтобы ты вышла замуж по любви, но он и в страшном сне не мог представить, что его семья окажется на грани нищеты. Ты разве этого хочешь?

Элизабет медленно покачала головой и почувствовала, как ее глаза снова наполняются слезами.

– Я уверена, ты сделаешь так, как нужно. Твое замужество – наше единственное спасение. Наш единственный шанс! Отец всегда хотел, чтоб ты думала о своей семье, Элизабет. Мы всегда так хотели, – мать подняла подбородок и повысила голос, – Ты должна выйти за Генри, Элизабет! Если откажешься, перестанешь быть моей дочерью.

37

Мисс Каролина!

Рад 6ыл с вами познакомиться. Не волнуйтесь, я обо всем позабочусь.

Я заметил вчера, что вы вышли на улицу в старых туфлях.

Надеюсь, вы не осудите меня за подарок.

Ваш

Лина проснулась в холодном поту, голова ее раскалывалась от боли. Медленно села, осмотрелась… Кровать гораздо шире, чем у нее в номере, потолок из деревянных балок и одно узкое окно, почти не пропускавшее света. Она попыталась вспомнить, каким образом попала в незнакомое место, но последним воспоминанием были плывущие лица и собственный пьяный хохот. А потом она припомнила Тристана, сцену в гостинице на Пятой Авеню и то, что она отправилась гулять по Нью– Йорку со всеми полученными недавно деньгами.

Лина схватилась за сердце и вскочила с кровати. На ней были старое белье и корсет Пенелопы, а все вещи лежали на единственном в комнате деревянном стуле. Из сумочки не пропало ни одной монеты. А сверху на сумочке лежала аккуратная записка. Первую часть Лина не очень поняла, в отличие от второй, про туфли. Ее кошмарные ботинки исчезли, а вместо них стояли черные кожаные туфли на невысоком деревянном каблучке. Они были новыми и блестящими, такими же, как вся обувь в гардеробе Холландов.

Какое-то время она могла думать только о туфлях – надела их и так, в одном корсете и панталонах, ходила по комнате. У Лины никогда не было вещей, которые так хорошо на ней сидели. Она представила себе свое будущее: наряды, сшитые только на заказ, элегантные туфли и семейное счастье с Виллом, сколотившим состояние на Западе. Но затем восторг сменился стыдом.