Дай мне второй шанс (СИ) - Тата Сибирская
— Снова сбежать решила? — с горечью усмехается Саша.
И этот вопрос… между нами будто стена. Три года, не три часа — передо мной абсолютно чужой человек. Вот только от этого становится горько.
Хочется психануть. Наорать. Узнать почему все так. Вытрясти из него ответы на все вопросы, которые мучают меня вот уже три года.
Я, черт возьми, хочу спокойно жить дальше, но будто застыла, застряла в какой-то липкой жиже и не могу выбраться и двигаться вперед.
Я вдруг осознаю, что все три года занимаюсь тем, что бегу сама от себя. Отворачивалась, погружалась в работу, племянников, во что угодно, лишь бы не думать.
Это же самое сложное, вот так, когда не поставлена точка, когда не объяснили "почему", ты раз за разом возвращаешься в тот момент, пытаясь найти ответ и не находишь — сама не замечаешь, как увязла в этом, кажется, что живешь дальше, и вот такие стычки с прошлым "открывают глаза" — ничего ты не пережила и ничего не в прошлом.
— Это никого не касается, — качаю головой, отгоняя дурные мысли. — Это только мое дело. — почему-то кажется, что я уговариваю сама себя.
— Юль, — теперь уже Вася поворачивается и прищурившись, осуждающе смотрит на меня.
Обвинения, встреча с прошлым, четыре пары сверлящих глаз, тарахтящий моторчик в груди, сюда же добавить недосып, разваливающееся настоящее и снова не понятно будущее.
Нервы сдают. Я психую.
Ну в самом деле, сколько можно то, ну?
— Да, что вы все от меня хотите? Что вам всем надо? Ты, — тыкаю в грудь Васи, — езжай домой. Я не готова сегодня ни с кем разговаривать, а ты, — это уже в сторону бывшего шефа, — надеюсь это была последняя встреча и мы больше никогда не увидимся. Это будет второй раз, когда после твоего появления мне придется собирать свою жизнь по кускам. Больше не хочу.
Захожу в квартиру и захлопываю дверь, оставляя мужчин за ней. Все. Точка.
Прислоняюсь спиной к двери и прикрываю глаза.
Вот теперь можно пореветь, уповать на судьбу, напиться и орать какие все мужики сволочи.
— Юля, Юля. — выскакивают из комнаты племянники. — Смотри, красиво? — в коридор у меня проникает мало света, поэтому приходится приглядеться, чтобы понять, что показывают Мишка с Машей.
Лица моих племянников раскрашены хлеще, чем их любимый мандалы. И черт побери МАРКЕРАМИ!
Вот она правда жизни. Нет времени сидеть и жалеть себя. Есть обязанности и хлопоты, которые всегда были и всегда будут, какие бы передряги не происходили в жизни и чтобы не творилось в душе.
А самое главное, что делать ты все будешь сам. Свои проблемы будешь решать сам, этого никто не сделает за тебя. Кто-то появляется, но с бедами ты остаешься один на один, а если и поможет, то свою жизнь тебе все равно выстраивать самой. И это правильно, у каждого своя жизнь. Так может ну оно все — стоит ли тогда рвать сердце на части?
Истерически хохочу и у меня остается только один вопрос…
— А Алиска тоже такая красивая?
Глава 42
Оттерла лица племянников от маркера, сходила с ними погулять, отмыла их от грязи, приготовила ужин, отмыла всех троих от гуаши, которой они рисовали, пока я готовила, оттерла стол и пол в комнате от этой же краски, а потом и ванную, отправила Мишку и Машу читать сказки Алиске, а сама без сил упала на диван.
— Я готова поставить тебе памятник, — устало говорю в трубку сестре, вытягивая ноги.
Еще надо позвонить Васе и извиниться. Чего спрашивается на него сорвалась? Да и вообще за что? Чувствую себя сейчас эгоисткой неблагодарной.
— Что они опять натворили? — вздыхает сестра. — Они обещали вести себя прилично.
— Ну…, - тяну неуверенно, — если так разобраться, то ничего неприличного они не делали. Да ладно, — отмахиваюсь, — не обращай внимания. Просто следить за тремя детьми совсем не просто, не представляю, как ты справляешься.
— Если б не Петя, то я бы сошла с ума, — признается Леська и я по голосу слышу, что она сейчас улыбается.
— Да, да. Я вкурсе, что он у тебя потрясающий, — сестра не устает мне об этом говорить.
У нее интересная логика, мне все уши прожужжала, какой офигенный, но его самого она хвалит крайне редко и каждый раз будто дразнит этим. Говорит, что много хвалить нельзя. У них будто снова медовый месяц. После стольких то лет и стольких проблем… разве такое бывает? Завидую белой завистью.
— У тебя тоже будет тот, кем будешь восхищаться, от взгляда на которого сердце будет пускаться вскачь и я с удовольствием буду слушать, как ты его нахваливаешь, — задорно говорит Леська, на что я моу лишь горько хмыкнуть.
Был уже такой, кем я восхищалась, который поразил меня — собранный, сильный, за которым, как за каменной стеной, рядом с которым можно было наконец расслабиться, не быть постоянно сильной, а просто быть собой. У меня был человек, который показал, что я не одна — ненавязчиво, но настойчиво, который сделал из “я” — “мы”. А итог? Где “мы” сейчас?
— Или такой уже есть? — спокойнее спрашивает сестра. — Слушай, я хотела оставить этот вопрос до беседы не по телефону, но… Вотонвернулся и что ты чувствуешь?
— Без понятия, — отвечаю честно, — у меня нет времени копаться в себе.
Но в груди тяжело, будто положили гирей придавили. Не вдохнуть, не выдохнуть.
— Юль, я уже говорила, но повторюсь, мне не нравится, что ты все три года давишь в себе любые эмоции. Переживать это нормально, злиться, плакать, тоже нормально. Ты должна была пережить, то что произошло.
— Я и пережила.
— Нет. — отрезает жестко Леська. — Пережить — это приехать к родной сестренке, набухаться с ней, по пьяной лавочке забуриться в клуб и оттанцевать себе все ноги, а потом убегать от пристающих к тебе придурков, вернуться уставшей домой, а потом проплакать до утра и уже утром, болея с похмелья и содрагаясь от воспоминаний ночного кутежа, сказать “а пошло оно все”. Практически жить на работе и закидываться снотворным, чтобы спастись от бессонницы это не пережить, это полная хрень.
— Как только вернетесь, сразу сделаем все, как ты и сказала, — обещаю наигранно торжественно
