Клятва Грейсона (ЛП) - Шеридан Миа

— Забавно, — вздохнул я. — Случайность.

Харли подмигнул.

— Если ты веришь в случайности, — он сделал паузу, появилась улыбка. — Послушай, дружище, у нас будет много времени, чтобы предаться воспоминаниям. Но, если я хочу быть в лучшем виде завтра утром на работе, мне лучше вернуться домой, чтобы отдохнуть. К тому же, Присцилла должна работать сегодня вечером.

— О, — сказала Шарлотта. — Чем ты занимаешься, дорогая?

— Я экзотическая танцовщица, — сказала она, улыбаясь.

— О, танцовщица! Как мило, — ответила Шарлотта, сложив руки вместе, как будто Присцилла только что сказала ей, что она играет главную роль на Бродвее.

Я прочистил горло и улыбнулся Харли и Присцилле, вставая.

— Не могу выразить, как я рад, что ты меня разыскал. Очень рад тебя видеть.

— Я тоже, брат.

Мы стукнулись кулаками, как всегда делали в тюрьме. Шарлотта обняла Харли и Присциллу и проводила их до двери. После того как они ушли, но, прежде чем у кого-либо появился шанс разыскать меня, я взял ключи и вышел через заднюю дверь, обошел вокруг дома и сел в свой грузовик. Я поехал в сторону города — мне нужно было найти жену.

***

— О, ты вернулся, — сказала Шарлотта, держа в руках корзину для белья из моей ванной и две футболки, которые она, очевидно, только что погладила. Я смотрел в окно и едва удостоил ее взглядом. Игнорировал ее в течение последней недели — в основном из-за того, что она провернула трюк, заманив Шейна и Ванессу сюда под ложным предлогом и заставив меня терпеть их присутствие.

Я только что вернулся домой после поездки по Напе в поисках машины Киры. История Харли убедила меня отправиться на ее поиски, но, возможно, мне вообще не стоило ее искать.

Она сказала, что хочет меня. Сгоряча? Или она имела в виду чисто физическое желание. Или она солгала. Или… какая разница? Ее здесь не было, вот в чем суть.

Она оставила меня.

«Я не хочу тебя. Ты мне совсем не нужен.»

Если бы ты стоил большего…

Возможно, она поехала в Сан-Франциско, чтобы остаться у Кимберли.

В записке она указала, что вернется на вечеринку.

— Ну, когда ты закончишь жалеть себя, ужин будет… — слова Шарлотты резко оборвались, и я поднял глаза. Она стояла у двери шкафа, только что повесив выглаженные футболки. Она резко повернулась ко мне. — Так вот как ты себя видишь? Злодеем? Или подожди, может быть, жертвой. Капитан Крюк для Питера Пэна твоего брата? Это то, что ты придумал? — спросила она, держа в руках костюм, который я остановился и взял напрокат после того, как не смог найти Киру. Выражение ее лица можно описать только одним словом — разочарование.

— Во что ты хотела, чтобы я оделся, Шарлотта? — спросил я. — Принцем? Все равно это просто глупая вечеринка. Она ничего не значит. И я не принц.

— Это вечеринка, которую твоя жена устраивает для тебя по доброте душевной.

Я бросил на нее взгляд.

— Моей жены больше нет. Она бросила меня. Вернется только на вечеринку, а потом снова уедет — навсегда. Как мы и планировали.

Как мы и планировали.

Шарлотта на мгновение выглядела потрясенной, но затем ее знающие глаза пробежались по моему лицу, и между нами установилась тишина.

— Но ведь все не так, как ты планировал, не так ли? Все не так, как ты планировал. И это тебя очень, очень пугает, — Шарлотта подошла ко мне и протянула руку. Я взял ее, и она сжала мою между своими, успокаивающий аромат выпечки и присыпки заставил мое дыхание успокоиться. — Ах, мой мальчик, ты очень сильно упал, не так ли?

— Упал? — я отнял свою руку от руки Шарлотты. — Куда упал?

Шарлотта мягко улыбнулась мне.

— В любовь, конечно. В Киру. В свою жену.

Я тяжело сглотнул и отвернулся к окну.

— Я не влюблен в Киру, — настаивал я, но слова показались мне шаткими, словно они не имели никакого веса и могли просто уплыть.

Шарлотта вздохнула.

— Ради всего святого, вы оба такие упрямые. Вы оба, наверное, заслуживаете не меньшего, чем быть прикованными друг к другу на всю жизнь. Удивительно, что наблюдение за вами вместе не довело меня до пьянства.

Я фыркнул. Я не был влюблен в эту маленькую ведьму. Разве? Нет, я не мог — мои эмоции к ней были слишком бурными, слишком неуправляемыми, слишком… пугающими. Возможно, я был одержим ею, очарован, околдован. Но любовь? Нет, не любовь.

— Она сводит меня с ума, — сказал я, снова обращаясь к Шарлотте. — Когда мы вместе, то половину времени ведем себя как неуправляемые дети, — а в остальное время, как отчаянные любовники, которые не могут оторвать руки друг от друга….

Шарлотта издала звук, похожий на цоканье, и кивнула головой.

— Мы все должны быть детьми, когда дело касается любви — открытыми и уязвимыми, — она сделала паузу. — Я не знаю всего, что известно о прошлом Киры, но знаю, что у вас двоих есть веские причины оберегать свое сердце. И веские причины для того, чтобы выбрать кого-то, кто не внушает такой страсти, такой интенсивности и такого страха. Но, Грей, эти чувства означают, что ты любишь ее. А для тех, кто пострадал, как ты, и как, я подозреваю, Кира, настоящая любовь — это пугающая перспектива. Настоящая любовь — это самый большой прыжок веры.

Я провел рукой по волосам. Все это было слишком, и я даже не знал, с чего начать, на чем сосредоточиться. Внутри меня все перевернулось: в одну минуту я злился на Киру, в другую — отчаянно хотел ее…

— Думаю, что начать стоит с того, — сказала Шарлотта, словно читая мои мысли, — чтобы поговорить с братом и Ванессой. И выслушать их, не с болью, а с сердцем, — она снова взяла меня за руку. — И имей в виду: любовь не всегда бывает гладкой и легкой. Любовь может быть пронзительной. Любовь означает обнажить себя — всего себя, каждую нежную частичку — и быть раненным. Потому что настоящая любовь — это не только цветок, настоящая любовь — это еще и шипы.

— Верно. — сказал я. — Острые и болезненные.

Смех Шарлотты был теплым звоном, как колокола в соборе. Она крепко сжала мою руку.

— Острые — да, пронзительные — да. Но не всегда болезненные. Они предназначены для того, чтобы обнажить тебя, чтобы исцелить. Будь достаточно храбр, чтобы не сопротивляться. Сдавайся, мой мальчик. Отпусти. Хотя бы раз наберись смелости и отпусти, — она приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку, а я слегка наклонился, чтобы позволить ей это сделать. Затем она тепло улыбнулась, повернулась и вышла из моей комнаты.

Любовь не всегда бывает гладкой и легкой. Именно поэтому я когда-то давно выбрал Ванессу? Потому что мои чувства к ней были теплыми?

Как только я задал себе этот вопрос, в глубине души я понял, что ответ был положительным. Мы с Шейном выросли вместе с Ванессой. Она всегда была подругой — красивой и милой, и я замечал, как Шейн смотрел на нее и как она смотрела на него в ответ, надеясь, что он сделает шаг. Никто из них не понимал, что у другого есть чувства. Но я знал и все равно пригласил Ванессу на свидание, зная, что Шейн сделает шаг назад ради меня. Стыд заполнил мое сердце, и я посмотрел вниз.

Я хотел ее, потому что чувствовал себя полностью контролирующим свои чувства, когда она была рядом, и это спокойствие, отсутствие риска, отсутствие шипов, было тем, чего я жаждал после глубокой боли, которую испытал в детстве. После унизительного стремления к любви, которая так и не пришла, после одиночества в надежде на радость. Я больше не хотел тянуться. Мне больше не хотелось надеяться. Это было слишком больно. И поэтому я выбрал того, кто не внушал мне ничего подобного. Ванесса была слишком мила, чтобы отказать. И где-то внутри я чувствовал определенное удовлетворение, забирая то, что, как я знал, по праву принадлежало Шейну. Я отдал ему всю свою жизнь, сделал все, чтобы он никогда не страдал так, как пришлось мне. Я заслужил право опередить его в том, что касалось Ванессы. Иисус. Он был моим братом, а я предал его — даже, если он об этом не знал. И я даже не подумал о ней. Могли ли мои слабые чувства быть достаточными для нее в долгосрочной перспективе? Конечно, нет. Я постоянно пребывал в состоянии холодной отстраненности, и только Кира смогла вернуть меня обратно своим теплом и жизнерадостностью. Мы с Ванессой никогда бы не сделали друг друга счастливыми. Я говорил себе, что мне никогда не нужно было открывать ей свои секреты, потому что она знала о моей семье, но правда заключалась в том, что я не хотел этого. Никогда не хотел делиться с ней всем собой, и поэтому никогда не делился. А если я и любил ее, то только как… друга.