Ирина Разумова - Безумие.Боль (СИ)
Июль 2007
Мне казалось, что это сон, иначе и быть не может. Лукас, который просто отодвигает меня в сторону и проходит в дом, молча скидывает обувь и прямиком направляется в глубь дома. Он не может быть здесь, я просто сплю и мне это снится. У него сегодня была свадьба и он должен быть со своей… господи, как страшно даже сказать это слово… со своей женой, где – то в теплых краях, проводя свой медовый месяц, но уж никак не здесь.
- Иди сюда!
Это был… крик. Впервые я слышала, чтобы он кричал, раньше он всегда сохранял спокойствие в любых ситуация, а этот срыв испугал меня. Да, вот оно: Лукас действительно был здесь, но сейчас я ощущала уже только страх неизвестности, от того, что не знала, что меня ждет, каким он будет. Именно это было причиной, по которой я шла к нему с трудом переставляя ноги, внезапно ставшие непокорными и старыми, такими же, как и все мое тело.
- Если ты думаешь, что сможешь отсрочить свою казнь двигаясь как черепаха, то только злишь меня этим. Двигайся, бл*ть!
Мне уже казалось, что это не Лукас, а совершенно другой мужчина, у которого по каким – то причинам оказалось его лицо, настолько не привычно было слышать такой тон и высказывания. Пусть раньше он и мог быть намеренно злым, жестоким, сейчас он казалось считал себя просто императором, а меня покорной рабой. И все же, войдя в комнату, смотря на него, на лицо, в котором был лишь гнев и ярость, я понимала, что моя попытка сбежать, все закончить – обречена на провал. Если Лукас здесь, то я не смогу ему отказать, не смогу противостоять и полностью отказаться от мужчины, одно только присутствие, которого, сразу же выбивало меня из колеи.
Удивительно, но после того как я оказалась напротив него, он ничего не сказал – лишь молча смотрел на меня, отмечая кажется малейшую деталь во мне, возможно выискивая недостатки или ответы на свои вопросы, которые у него явно есть. Меня это нервировало все больше и больше – ждать, это хуже всего на свете. Но когда он заговорил, стало ясно, что лучше бы и дальше молчал.
- Ты не имела права просто исчезнуть. Несколько слов – это и все что ты посчитала возможным мне сказать? Не хватило твоей любви на то чтобы остаться со мной при любых обстоятельствах? Лучше было трусливо сбежать? Просто уйти – мало ли будет больно? Не так ли, воробушек?
Кто это говорит? Неужели Лукас? Разве может он выражать свои мысли столь… столь сумбурно и с такой обидой? Разве не этот мужчина всегда был для меня образцом сдержанности и тонкой иронии? Куда же все это делось? Почему сейчас его слова больше подошли бы какому – нибудь драматическому актеру, произносимые со сцены, но никак не этому уверенному в себе, жесткому мужчине. Этот новый, незнакомый мужчина пугал меня когда говорил и когда молчал. Я просто не знала, кто тот незнакомец, что ворвался в мой дом и тут же скатился к драматично – патетичным вопросам, столь несвойственным «настоящему» Лукасу.
- Молчишь? Вот скажи мне, воробушек, почему ты так любишь молчать, каждый раз, когда нужно говорить? Что является помехой в твоем рту, препятствующий открыть свою пасть и произнести хоть слово? Может стоит свозить тебя ко врачу, пусть найдет проблему? Или все строишь из себя маленькую девочку, которая немеет, стоит слегка повысить на нее голос и не может защитить саму себя?
Маленькую девочку? Люблю молчать? А что я ему могу сказать? Еще разок признаться в том, что люблю его до сумасшествия, до боли в костях? Настолько, что одна только мысль о необходимости делить его с другой сводит меня с ума? Это он хочет услышать? Или нужно подтвердить, что действительно трусливо сбежала, не находя в себе сил быть рядом, в то время, когда с каждым днем он будет отдаляться от меня все дальше и дальше? Это? Что ему нужно от меня? ЧТО???
Потом, я долго буду думать, в какой именно момент, перестала осознавать себя и просто сорвалась в пропасть из своих эмоций, пропасть, больше похожую на водоворот, иногда появляющийся в океане – явление редкое и опасное. Даже для меня самой, оказавшейся в эпицентре собственных чувств, не способной их контролировать, только выплескивать, вместе со злыми, жестокими словами, с надломленным ужасом животного попавшего в капкан, сотканный из наших отношений и того, что сейчас происходило… сейчас и последние годы. Громкие крики, оглашающие дом, казалось не могли исходить из меня, но это было именно так. Возможно – помешательство… или скорее безумие наконец – то полностью поглотившее меня.
…- Ты меня уничтожаешь, превращаешь в остатки человека, но не личности… просто в ничто… понимаешь? Невозможно жить в постоянном ожидание… с одной только мыслью, что еще немного и я… ненавижу тебя, ненавижу саму себя, за свою слабость, за неумение бороться с чувствами к тебе…
…- Лучше быть одной, сдохнуть от одиночества, разломаться на части, целиком разложиться, а потом медленно реставрировать себя по кусочкам, собирать с нуля и надеяться на возможность жизни без тебе в далеком будущем, чем постоянно отдавать себя и свои эмоции на растерзание твоему жесткому сердцу, твоей ужасающей способности любить меня и одновременно отодвигать в сторону…
…- Отпусти, не смей больше прикасаться, никогда не трогай меня… больше нет. Хватит этих сводящих с ума и ломающих мою волю касаний… уйди… уходи…
***
Спустя несколько часов
Мы были похожи на двух бойцов, которые потеряли последние силы, с трудом могут глотнуть воздуха, но продолжают с каждым ударом в гонг выходить из своего угла, чтобы обменяться слабыми, вялыми ударами, надеясь собраться в нужный момент, для самого последнего, решительного удара. Я была вымотана после своего срыва, не понимая, что на меня нашло, чувствуя полную опустошенность, даже некую отрешенность, теперь, когда было сказано так много. Но что самое удивительное, с каждой томительно проходившей минутой, пока я сидела в углу дивана, рядом с ним но при этом на каком – то внутреннем отдаление, память о сказанных словах становилась все более смутной. Похожей на обрывки, отрепье из лохмотьев, прикрывающих мою обнаженную душу и чем дальше, тем меньше их оставалось, оставляя только ощущение, что слишком многое открыла, и мой мозг хочет скрыть, спрятать от меня эти воспоминания, не желая дальнейшего мучения.
Не знаю, о чем думал Лукас, после того как в течение долгого времени пытался просто успокоить меня, обнять, прижать к себе, а я отбивалась, словно буйная пациентка психиатрической клиники от санитаров. Его лицо было совершенно пустым, даже глаза, когда я изредка бросала на него взгляды, оставались совершенно пустыми – никакого движения, словно он впал в транс, более присущий буддистам, ищущем путь в нирвану. Возможно, мне даже хотелось, как – то утешить его, извиниться, сказать, чтобы забыл сказанное, но я сдерживала свой порыв: зайдя так далеко по пути разрушения, просто не находила сил повернуть обратно, зная что вряд ли решусь еще когда-нибудь сказать ему подобные слова.
