Татьяна Веденская - Загадай желание
– Ладно уж, выкладывай. Я уже примирилась с тем, что никто меня не слушает, – Нонна милостиво кивнула и приготовилась услышать историю о том, как Максим Померанцев… выкинул вещи в окно или разбил компьютер, или привел Леру к Олесе домой, или ударил Олесю (а что, тоже возможно, хотя такого и не было пока). Пропил все ее вещи, причем просто так, от скуки, а не потому, что ему деньги были нужны. Снова ее бросил и вернулся, или выгнал ее из ее же собственного дома. Такое, кстати, бывало и раньше.
– Да что он тебе сделал?
– Ну, во-первых, он действительно ездил к Лере.
– И сказал тебе об этом? – Женя от ужаса прикрыла рот рукой. – Вот ведь садист.
– Это да, и жаловаться мне не на кого, учитывая тот факт, что он с первых же дней нашего знакомства предупреждал, что не сторонник моногамных отношений, – напомнила присутствующим Олеся. – После этого он обвинил меня в том, что я плохая хозяйка и жить со мной невозможно. Что я бездарна, что работа моя – сплошной позор, что рано или поздно меня отовсюду прогонят…
– В общем, стандартная программа, – бросила Нонна, поправляя подушку. Эх, до ужина было еще далеко. Есть хотелось до озверения, ей же только какие-то таблетки совали и брали кровь.
– Да, стандартная, – согласилась Олеся. – А вот после всех этих заявлений он вдруг предложил мне выйти за него! – сообщила она, и после этих слов все замолчали на минуту, а потом загалдели хором. Причем в этом галдеже даже приняли участие другие две пациентки, находившиеся в палате, а также медсестра и санитарка, услышавшие последние слова Олеси.
– Что? Предложил жениться? Изменял? Лера? Бездарна? Да как он посмел? Надеюсь, ты отказала? Зачем тебе самой это надо? Ты же понимаешь, все станет еще хуже?
– Обязательно станет! – кивнула бледная женщина лет пятидесяти, лежавшая в кровати у соседнего окна.
– Да я в курсе, поверьте, – утешила ее Олеся. – Я знаю. Но ничего не могу поделать.
– А это мне знакомо, – улыбнулась медсестра. – Я пять лет была влюблена в нашего главного хирурга, а у него, между прочим, жена, две дочери и сын от первого брака. А он спал еще с нашей заведующей. И мы трое всё знали и терпели.
– Ого! – присвистнула Олеся. – Добро пожаловать в клуб! – И женщины радостно пожали друг другу руки.
– Я к вам! – пискнула Женя. – Мне теперь тоже можно в ваш клуб. Я переспала в лифте с младшим братом моей подруги, который при этом говорил, что он делает это исключительно из жалости ко мне и из человеколюбия.
– Милости просим! – кивнула медсестра, и уже три женщины положили ладони одну на другую. Четвертая ладонь – Нонны – легла сверху.
Женя покачала головой.
– Ты слишком разумна и нормальна, тебе не с нами!
– А мне плевать! – фыркнула Нонна. – Мне теперь нельзя есть ничего мучного, сладкого и жирного. И это – до конца жизни! Мне теперь можно в любой клуб!
– Она права! – высказалась женщина с кровати у окна. – Так что я тоже с вами, девочки.
– Ну, все. Можно открывать женский клуб разбитых сердец, – рассмеялась Олеся. – Лично я уверена, что наш брак не продлится и года.
– Так ты решила выйти за него замуж? Всерьез? – выдохнули Нонна и Женя в один голос.
– Ты шутишь? Да я всеми руками и ногами против. Но я ничего не решаю. Забыла? Бабы – дуры. Я уже сказала ему «да».
– А он? Что он ответил? – спросила медсестра.
– А он сказал, чтобы я тогда пошла в загс и узнала, какие там нужны документы. Потому что у него нет времени бегать по конторам! – усмехнулась Олеся.
– Как это по-померанцевски! – кивнула Нонна. – Ну и что, все уже узнала?
– Нужны только паспорта, – кивнула Олеся, и все женщины, не сговариваясь, расхохотались.
– Предательницы! – нежно пробормотала Нонна и утерла случайную слезу.
Господи, как же она была рада, что девчонки приехали. И пусть они выходят замуж и разводятся, чего уж тут такого, в конце концов. Никто и никогда не делает так, как для него лучше. Все поступают так, как велит им сердце. А главное все же то, что они есть друг у друга. Сидя на краешке кровати, Олеська рассказывала истории о том, как она ненавидит своего Каблукова, какие ужасные у них прошли съемки, и о том, что она будет с нетерпением ждать премьеры, несмотря на то что уверена – шоу провалится.
– Оно просто ужасное!
– Да ладно, ты преувеличиваешь, – успокоила Олесю Женя, но та только засмеялась и заверила Женю, что нет. Какое уж тут преувеличение? Шоу – дерьмо, а Каблуков – подлец. И это все, вместе с Померанцевым, и есть Олесина жизнь.
– По крайней мере, совсем не скучно, – согласилась медсестра, а потом ушла и принесла Нонне дополнительную, противозаконную тарелку пресной гречки и несладкого компота.
– А это теперь – моя жизнь, – рассмеялась Нонна, ковыряясь в каше.
– Зато похудеешь, – бросила ей медсестра.
Нонна вдруг вздрогнула, когда услышала эту простую фразу. Что-то смутно знакомое, что-то, о чем она знала и забыла, послышалось в словах медсестры. Дежавю. Где-то она это уже слышала.
* * *Ванька сидел на своем любимом диване и обеспокоенно следил за передвижениями сестры по кухне. Та бегала, как оглашенная, между чайником и плитой, резала что-то, судорожно копалась в содержимом полок. Дети смотрели мультики, так что вся гостиная была заполнена странными и ненормальными голосами Микки-Мауса и его друзей. Обычно Анна уже на третьем «А теперь дети, давайте посчитаем вместе – раааааз, двааааа, трииии» закипала и выпроваживала деток в их собственную комнату, раз уж, так получилось, у них там тоже есть телевизор. Анна ненавидела Микки-Мауса, а также Скруджа Макдака, Черного Плаща, Поночку и в особенности Чипа и Дейла. Спешили бы себе за помощью у кого-то другого в доме. Но дети могли следить за метаниями мультяшек часами, не сдвигаясь с места, что было, безусловно, полезным.
Сегодня Анна будто не слышала надрывного мышиного писка, она хлопала дверцами полок, громыхала тарелками, вытаскивала на свет божий коробки, которые не видели его со времен инквизиции.
– Господи, это-то у нас откуда? – вытаращилась Анна на пакет с испорченной червем мукой. – Я не понимаю, почему никто этого не выбросил?
– Ань, ты в порядке? – решился, наконец, спросить Иван у родной сестры, которую он сегодня с трудом узнавал. Растрепанная, бледная, с покрасневшими глазами – такой она была, пожалуй, только сразу после смерти Владимира. То есть очень давно.
– Я? В полном, – бросила она, явно на автопилоте. – Я сделаю пиццу. Ты будешь пиццу?
– Я все буду, ты же знаешь.
– Ох, а колбасы-то у меня нет. Придется сходить в магазин, – Анна развернулась так резко, что ударилась боком о край стола, но тоже проигнорировала это с философской стойкостью. Иными словами, она даже не вскрикнула, а бросилась в прихожую и принялась натягивать босоножки.
