Оператор моего настроения (СИ) - Муар Лана

— А если Рокотов на него заявление накатает?

— Пусть попробует, — расплылась в хищной улыбке мама, потирая руки. — Я ему тогда устрою… Хиросиму и Нагасаки в пределах одной камеры. Ха! И что ты все о плохом? Лучше скажи, платье купила?

— Купила, — кивнула я.

— Ну вот и славно, — мама ещё раз обвела кухню взглядом и кивнула. — Неплохая квартира. Уютная.

— Максим выбирал. Я тебе говорила же.

— Одно дело говорить и другое самой увидеть. Ладно, хорошо у вас, но поеду. А вы тут, — улыбнулась она, — без ругани давайте. Донь, проводи меня. Максим, до свидания.

— До свидания, Татьяна Федоровна.

Закрыв двери за мамой, я вернулась на кухню, собрала обратно в аптечку пластыри, бинты и перекись и закусила губу, смотря на уже заметно припухшую ладонь Макса. Вытащила из морозилки куриную грудку, обернула ее полотенцем и осторожно приложила к залепленным костяшкам.

— Болит? — спросила, прислоняясь лбом ко лбу Максима.

— Не. О'кей все, Еля.

— Есть хочешь?

— Не.

— А чего хочешь?

— Не знаю. Чё-то сегодня день какой-то суматошный. Накрыло малехо. Посижу еще чутка и попустит. Не парься, Еля.

— Может, тогда лучше в спальню пойдем? Хотя бы ляжешь.

— Пошли.

Скинув с кровати покрывало, помогаю Максу раздеться. Он двигается как сомнамбула, путается в футболке и упирается, когда я подбиваю ему под спину подушки и накрываю одеялом. У него же все о'кей, а я слепая и не вижу, не чувствую, что внутри его головы творится какой-то кошмар. Упертый мальчишка!

— Макс!

Рыча, вдавливаю его спину обратно в подушки, когда уже через пять минут в лежку "попустило", и, чтобы не вздумал снова вставать, ложусь рядом, пристраиваю голову на плечо и обнимаю себя его руками.

Я в домике. Я под защитой своего мужчины, и он инстинктивно прижимает меня к себе плотнее, греет своим теплом, будто сейчас плохо мне, а не ему. Снова в первую очередь я, а потом уже он. Ещё мальчишка внешне, но уже мужчина внутри. Потеревшись кончиком носа о его щетину, целую в мерно пульсирующую венку на шее и прикрываю глаза. Макс обязательно поспит, если я усну. Почувствует, что мне спокойно, успокоится сам и заснёт, отпустив свои мысли.

Видимо, я все же задремала, пригревшись, а потом уснула. И, наверное, проспала до обеда, если бы подо мной не завозился матрасик и лучшая подушка по совместительству. Посмотрев на часы на тумбочке и протестующе промычав Максу в шею, чтобы поспал ещё полчасика, иначе буду ругаться, закинула на него ногу, а сама, почувствовав вернувшуюся на спину ладонь и прикосновение губ к макушке, буквально сразу же провалилась обратно, прямиком в недосмотренный сладкий сон. Вот только, проснувшись, не смогла его вспомнить. Он упорхнул, стоило приоткрыть глаза. Испарился, оставив после себя до ужаса приятное послевкусие чего-то нежного и воздушного с ванильным ароматом, но что именно мне снилось — никакой ясности. Зато в плане сегодняшнего дня она появилась сразу.

Прозевавшись и продрав глаза, я первым делом чмокнула Макса в щеку, у краешка губ, осмотрела его правую ладонь и потянулась к телефону.

— Мишка, привет.

— Угу, — зевнул он, щёлкнув челюстью, в трубку.

— Миш, я сегодня не выйду.

— Что-то стряслось или заболела?

— Нет, не заболела. Хотя… Дай совет. У меня сегодня обострение лени, повышенное содержание серотонина в крови и приступы нежности. С таким к кому записываться?

— О-о-о, мать, — захохотал Мишка. — Постельный режим, а лучше карантин с изоляцией. Источник этого безобразия локализовала?

— Ага, — кивнула я и шикнула на попытавшегося встать Макса. — Лежать!

— Вот тогда вместе с этим вирусом и изолируйся. Как полегчает, звони. Запись твою раскидаем, не переживай. Привет вирусу.

Мишка сбросил звонок, а я посмотрела на Максима и, усевшись ему на живот, потянулась за его телефоном.

— Звони Филу. У тебя сегодня внезапный выходной по семейным обстоятельствам.

— О'кей, — улыбнулся он. Приложил трубку к уху и уложился в четыре слова и одно местоимение. — Здоров. Я сегодня нужен? Лады, — отложил мобильный на край тумбочки и посмотрел на меня с широкой улыбкой, от которой мое сердце запело и захотелось дурить на полную.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Лежи! — снова скомандовал я, а сама поскакала к шкафу, стянула с плечиков рабочий халат и, накинув его, не сильно заботясь тем, что он застегнут всего на пару пуговиц, вернулась к кровати, чтобы самым серьезным и строгим тоном произнести. — Как вы себя чувствуете, больной?

Глаза Макса на мгновение распахнулись от удивления, а потом закатились, и он заохал, сползая по подушкам все ниже:

— Все болит. Ничего не помогает, Елизавета Павловна.

— Так-так-так. Вас срочно нужно осмотреть, чтобы поставить диагноз и назначить лечение.

Я едва сдержалась, чтобы не улыбаться от уха до уха и не захохотать, кое-как нахмурилась и принялась за осмотр. Потрогала лоб, пощупала пульс, попросила показать язык и сказать "а-а-а". Потом откинула одеяло и все же прыснула, увидев натянутую до безобразия ткань боксеров:

— Больной, и давно у вас это? — спросила я, взглядом обозначив то самое "это".

— Я точно не помню.

— Постарайтесь припомнить больной. Это крайне важно.

— Это? — заулыбался Макс, сглотнул на прикосновение моих пальцев, ощупывающих его стояк, и уже с хрипотцой продолжил. — Или то, когда началось?

— Мне важны оба этих фактора, — промурлыкала я, оттягивая резинку трусов ниже. — Позволите, посмотрю? А вы пока рассказывайте. И не стесняйтесь, я — врач.

— Эм-м-м… — прочистив горло, Макс попытался съехать пониже. — Елечка, у меня ж башка выключается.

— Больной, вот только не надо заниматься самодиагностикой и самолечением! Поверьте, вы попали в очень хорошие руки, — сказала я, обхватывая пальцами член у основания. — Да вы просто горите, больной! Продолжайте. Мне всё ещё не ясен диагноз

— Елечка, — шумно выдохнув, Макс вцепился левой рукой в простынь и кое-как произнес. — Кажется, лет в тринадцать началось. Может, раньше. Точно не помню.

— А дальше?

— Дальше как у всех. Сперва сам, рукой, потом с девочкой попробовал.

— Дальше! — повторила я, наклонившись чуть ниже и провела кончиком языка вокруг головки.

— Елечка! Елизавета Павловна! Понравилось и затянуло! О-о-о-чень сильно-о-о-о.

Макс дернулся, задышал чаще и надсаднее, когда я обхватила губами и втянула в рот его член. Словно он силился и никак не мог вдохнуть достаточно воздуха, а у меня в ответ вспыхнуло внизу живота и стало разгораться стремительным пожаром дикое возбуждение, подстегиваемое рваным дыханием — идеальным аккомпанементом неторопливых ласк. И это пламя загудело, понеслось по венам, обжигая и их и нервы, выкрутило мои собственные ощущения на максимум, а потом вылетело куда-то гораздо дальше. Дурманящая голову пряность запаха сплеталась с мерными, гулкими ударами пульсаций в ладонь и моего сердца, и я дурела с каждым мгновением все больше и больше, втягивала идеальный во всем член глубже, вталкивала его в горло до предела и брызнувших из глаз слез. Давилась, но не могла остановиться, продолжая упиваться диким восторгом и шкалящей эйфорией, ворвавшейся и пропоровшей каждую клеточку моего тела.

— Е… ля…

Выдох, взорвавшийся внутри меня. Разметавший искры подпалившие порох внутри меня. Я замычала, не в силах выорать весь свой экстаз, а он шарахнул раз, прошивая ослепляющей молнией, и следом второй, когда в нёбо ударила вязкая струя спермы. Жадно проглотив ее, я, покачиваясь, подняла затуманенный, невидящий взгляд она Макса, оттерла тыльной стороной ладони слюну и упала на спину, улыбаясь безумному коктейлю эмоций в его глазах. Так похожему на то, что творилось внутри меня.

— Кажется, мы с тобой оба больные, — прошептала я, продышавшись. Перебралась в плен подрагивающих рук и рассмеялась, мотая головой, на хрипящее: