Майк Гейл - Ужин вдвоём
Уважаемый Доктор Разбитых Сердец!
Я три недели гуляла с одним мальчиком, и он мне очень нравился, а потом он вдруг ко мне переменился. В школе он со мной не разговаривает, на звонки не отвечает, а своим друзьям говорит, что больше со мной не ходит. Почему он так себя ведет? Что я такого сделала?
Фанатка МТУ, 15, Инвернесс.
Дорогая фанатка MTV!
Не хочется приносить дурные вести — но, судя по всему, ты столкнулась с тем, что я бы назвал «разрыв не по-джентльменски». Твой парень не хочет больше с тобой встречаться. Почему — бог его знает. Но ему не хватает смелости сказать об этом прямо, и вот он ведет себя как последняя скотина в надежде, что ты «поймешь намек» и порвешь с ним первой. И, право, это лучшее, что ты можешь сделать. Забудь о нем: поверь, ты стоишь миллиона таких, как он. Ну, а если одного этого тебе мало, побалуй себя маленькой местью: распусти по школе слух, что изо рта у него воняет и целуется он отвратительно!
Уважаемый Доктор Дейв!
Я обычно не пишу в девчачьи журналы, где всякую муру печатают, но дело в том, что мне и вправду нужен совет. Уже два месяца я дружу с одной девушкой. Она для меня самый лучший человек, с ней мне хорошо, как ни с кем. В последнее время мы почти не расстаемся. Я очень хочу сказать ей, что ее люблю. Но что, если она меня не любит, а я ей просто нравлюсь? Вдруг она испугается и не захочет больше иметь со мной дела?
Фанат Playstation, 16, Ливерпуль.
Дорогой фанат Playstation!
Обычно я не отвечаю на письма, авторы которых с первых строк сообщают, что в моем журнале «печатают всякую муру». Но для тебя сделаю исключение. Ты задал непростой вопрос: когда наступает время произнести три коротких слова — «я тебя люблю». Любишь и скрываешь свои чувства — чувствуешь себя трусом. Признаешься в любви и не встречаешь ответа — чувствуешь себя дураком. У того и у другого есть свои положительные стороны: но в выборе между трусостью и глупостью я, пожалуй, предпочту глупость. Не бойся рискнуть — награда может быть такой, о какой ты и не мечтаешь.
Победа
После «не мечтаешь» я ставлю точку и задумываюсь о том, не слишком ли высоко заношусь — для подросткового-то журнала. И в этот миг звонит телефон.
— «Высший класс», у телефона Дейв Хардинг.
— Дейв, это я.
Иззи.
— Как ты? — спрашивает она.
— Все хорошо. А ты?
— Тоже нормально. У меня хорошая новость.
— Получила должность?
Иззи восторженно визжит в трубку.
— Ты разговариваешь с новым редактором журнала «Femme»! Мне всего полчаса назад сообщили.
— А ты уверена, что это не розыгрыш? Сама знаешь, журналисты — народ жестокий…
— Нет, это не розыгрыш. И за такие слова я бы тебя придушила, будь ты рядом!
— Иззи, я очень за тебя рад. Ты это заслужила.
— Дейв, мне так тебя недостает! Понимаю, что между нами трещина, понимаю, что за один вечер ее не залечить — но знал бы ты, как мне тебя недостает!
— Мне тебя тоже, детка.
— Чем ты занят сегодня вечером? Я только что заказала столик в «Бервике» на Бервик-стрит. Придешь?
— Конечно, приду. Вдвоем будем?
— Да нет, с девчонками с моей работы… не возражаешь?
— Нет, конечно.
— Уверен? — переспрашивает она. — Я слышу недовольство в голосе.
— Да нет, никакого недовольства. Просто…
— Просто что?
— Мы ведь договаривались сегодня поужинать вдвоем.
— Перенесем на завтра.
— Ну хорошо.
— Знаешь что? Почему бы тебе завтра не прийти домой? Я тебе сама приготовлю ужин. А сегодня давай забудем обо всем, что было между нами, и просто порадуемся жизни. Подумать только, — от восторга она снова начинает повизгивать, — я — редактор самого популярного женского журнала в стране! А сделаю из него лучший женский журнал в мире! Нет, это непременно надо отпраздновать!
Ее радость заражает и меня. В самом деле, думаю я, такое достижение надо отпраздновать. А наши проблемы подождут. Всего одну ночь.
Иллюзия
Конец рабочего дня, без двадцати пяти семь. Я выхожу из мужского туалета, переодевшись из гавайской рубашки, джинсов и кроссовок в черные брюки, черную тенниску и ботинки. Редакция «Высшего класса» уже опустела: сегодня в три часа утра первый номер отправлен в печать, и ради такого случая коллеги позволили себе разойтись пораньше — все, кроме меня и нашего нового рекрута, Фрэн Митчелл. Хоть как профессионал она на голову выше нашего младшего состава, пока что редактор поручает ей самую черную работу — и она безропотно вкалывает. Если «Высший класс» не кончит так же, как «Громкий звук», думаю я, то только благодаря Фрэн. Хорошо, что она здесь.
— Ух ты, какой крутой мачо — весь в черном! — лукаво улыбаясь, восклицает Фрэн. — Куда это так нарядился?
— Нарядился? Да брось, это старые тряпки. Просто надел первое, что подвернулось под руку. Может быть, малость странно одеваться для вечеринки с женой и ее сослуживицами, словно на похороны, но… сама понимаешь.
— А по-моему, это прекрасно. Знаешь ли ты, Дейв, что в такого, как ты, очень легко влюбиться? Поначалу кажешься таким крутым мрачным рокером — а потом выясняется, что ты умеешь и девчонкам добрые советы давать, и в журнале для женщин писать умно, ярко и трогательно. В тебе удивительно сочетаются мужественность и чувствительность. Ты из тех мужчин, что равно способны и заниматься с женщиной безумной, страстной, пещерной любовью, и говорить о «чувствах», на которые большинство мужчин просто плюет.
— Да ладно тебе, Фрэн! — протестую я. — Не хуже меня самого знаешь, что все это притворство. То, что я делаю для журналов — это не я. И в «Femme», и в «Крутой девчонке» я пишу то, что хотят прочесть читательницы — и не более того. Все это иллюзия.
— Но иллюзия, в которую хочется верить. Иллюзия, которая прекраснее повседневной реальности. — Тут она останавливается, понимая, что чересчур далеко занеслась, и широко улыбается. — Только не воображай, что я в тебя втюрилась. Лет пять назад — пожалуй, но теперь можешь и не мечтать, что я брошусь тебе на шею. Не будет такого. Ты любишь Иззи, верно? Только о ней и думаешь. Она — единственная во всей вселенной, кто может сделать тебя счастливым. А ты — ее.
— И что?
— И ничего. Хотелось бы мне знать, каково это — быть Иззи. Что чувствуешь, когда тебя так любят. Ты заботишься о ней, все время о ней говоришь, гордишься всеми ее успехами, а эта история с Николой показала, как ты страшишься ее потерять. Она для тебя значит все. Не просто потому, что вы муж и жена — а потому, что вы одно целое. — Она обрывает себя. — Что-то я разболталась… хотела только сказать, что, хоть я и люблю Линдена всем сердцем, но знаю: он никогда не будет смотреть на меня так, как ты смотришь на Иззи. Не потому, что он плохой человек, или я ему не нравлюсь. Просто вряд ли он понимает, что это такое — любовь. — Она смотрит на часы. — Ладно, я тебя совсем заболтала. Беги, а то опоздаешь.
